Смертельные связи: Возвышение Бестера - [69]

– Так что вы хотите, чтобы я присутствовал на операции.

– Да. Сканирование сейчас убьет его наверняка, и это нарушило бы его права…

– Я знаю закон, – сказал Эл мягко.

– Уверен, что знаете, – медик был нормалом. Ему не нравился Эл, это более чем ясно. Ему не нравилась ситуация в целом.

– Я буду ждать, – заверил его Эл. – Я буду ждать, пока вы не скажете.

– Если скажу. "Проклятый стервятник".

Эл улыбнулся, очень слабо.

– У вас своя работа, у меня своя. Я надеюсь, мужчина выживет. Но если нет, не лучше ли, чтобы мы поймали его убийцу? – он лгал. Мужчина на койке был простецом. Элу было наплевать, выздоровеет ли он. Если его застрелил другой простец – что ж, не лучшее ли правосудие, чтобы они убивали друг друга? Но, в таких ситуациях, лучше быть дипломатичным. Простецам лучше было пребывать в убеждении, что Корпус, как афишируется, их друг.

Он нетерпеливо ждал, когда парня забирали в операционную. Он выбрал простеца, в больнице для простецов, вызвавшись через судебную систему. Так можно было обойти Метапол. Если бы они узнали, то могли попытаться остановить его, а он не мог этого допустить. С каждой минутой его вынужденного ожидания возрастал риск, что кто-нибудь в его подразделении догадается, что он задумал.

Так или иначе, это был его последний раз. Корпус, наверное, не может рисковать одним из лучших – а он, да, он был одним из лучших, ни к чему ложная скромность – из-за восьмого сканирования умирающего.

Это ничего. Еще одно – все, что ему надо.

Работа была тяжелой, затянулась до глубокой ночи. Он следил за серьезными молодыми хирургами, чувствовал их отчаянную веру, их страсть к спасению жизни, и ему хотелось смеяться над ними. Все умирают. Кем они себя возомнили? Но они потели, и бранились, и, наконец, плакали, когда сердцебиение замерло, и они неохотно подозвали его.

Он работал быстро. Раз пульс пропал, времени было в обрез. Он стянул кислородную маску, стащил перчатку с правой руки и притронулся к холодному влажному челу. Мужчина был молод, с немного вялым подбородком. У глаз его были морщины, вопреки его молодости – вероятно, любил посмеяться.

Эл закрыл глаза и ступил на темное шоссе. Он шел рядом с молодым человеком, который обернулся к нему.

– Ты ангел смерти?

– Быть может. Ты знаешь, что умираешь?

– Знаю. Я это чувствую. Видишь, вон конец впереди? – он горько рассмеялся. – Конец дороги.

– Хочешь что-нибудь рассказать мне перед этим? Кто убил тебя?

– Нет. С чего бы?

– Я полагал, ты захочешь отомстить.

Молодой человек покачал головой.

– Знаешь то стихотворение? Я забыл, как там точно. Смерть – враг, а не приятель мне. Я не предам смерти кого-то еще.

– Даже того, кто тебя убил?

– Не-а.

– Как благородно. Но ты напуган.

– Я в ужасе. А кто бы не был? – дорога стала двигаться под их ногами, как лента транспортера. Пейзаж уносился мимо них – картины, звуки, события – Эл игнорировал их. Молодому человеку было все равно, кто его убил, и Элу тоже. Он не для того здесь находился.

– Ты тоже умираешь? – спросил парень.

– Нет. Но я иду с тобой.

– Может, просто займешь мое место, если тебе так чертовски приспичило?

– Я думал, смерть – враг.

– Ага. Но тебя, кажется, здорово припекает.

– Так и есть.

– Почему?

– Я хочу увидеть, что по ту сторону. За этим.

Они достигли преддверия; Эл стал узнавать его, в какой бы то ни было форме. Дорога загибалась по краям, чем дальше, тем больше, черные стены становились все выше и выше, и, наконец, сомкнулись, став туннелем небытия. Их скорость была теперь фантастической, и молодой человек начинал расплываться, сверкать. Частицы его фигуры следовали за ним подобно хвосту кометы.

– Это не так уж плохо, – шепнул юноша. – Похоже, компания мне пригодится. Хочешь взять меня за руку?

Эл не хотел, но это казалось самым верным способом. Он протянул руку и сделал это, как раз когда направление, похоже, сменилось, горизонтальное движение стало вертикальным – вниз, похоже на падение к Марсу, как падение в ночном кошмаре. На мгновение он испытал абсолютнейший ужас, какой когда-либо знал. Затем вселенная, казалось, сплющилась, потому что весь он сжался в клочок, шарик, единственную, не имеющую размеров, точку – затем ничто, только гудение, словно бы ветер, и огни как звезды, и интереснейшее ощущение вывернутости наизнанку, будто носок.

Юноша пропал. Пропало всё. Но не он. Он, каким-то образом, оставался. И заговорил сам с собой.

Он заговорил с собой, но он говорил голосами. Сперва голосом Сандовала Бея.

"Что я надеялся найти здесь?"

А отвечал он голосом Элизабет Монтойя.

"Истину. Правду о моих родителях".

"Но я знаю правду", ответил голос Бея. Мне необязательно было приходить сюда для этого. И это неважно. Неважно, кем или чем были мои родители".

А теперь он говорил голосом Стивена Уолтерса, мятежника, которого он убил. "Здесь ничего нет. Единственная вещь здесь – то, что я принес с собой".

И самый старый голос, что он знал, голос женщины. Его матери. "Я принес сюда лишь то, что есть в моем сердце. Это все, что сохраняется за преддверием, то, что в сердце".

И, наконец, его собственный голос. "А здесь ничего нет. В моем сердце совсем ничего не осталось".