Смертельные связи: Возвышение Бестера - [13]

Смехуны. Обозленные Смехуны.

Что я натворил в этот раз? Он опасался, что проворонил это. Страх был сильно смешан со злостью, а это он определенно хотел скрыть.

Последний год или около того Смехуны становились более и более деспотичными, наказывая и сканируя. Всем было очевидно, как это несправедливо, но, казалось, взрослые не замечали перемены, даже когда все происходило у них на глазах.

Он пытался вспомнить, что такого он говорил за целое утро, чего они не имели права спросить у Смехунов, но это было трудно, очень трудно.

– Раздевайтесь. Совсем, – скомандовали Смехуны своими ровными, нечеловеческими голосами.

Они с Бреттом возмутились. Эл мог обижаться на них, но никогда не вставал вопрос о том, чтобы не повиноваться им. Они были реалией жизни.

Дальше – хуже. Смехуны погнали их обоих голышом из их комнаты в общую, а там были остальные из их звена, все голые, как улитки, и девочки, и мальчики. Эл всегда предполагал, что ему понравилось бы посмотреть на некоторых девочек без их платьев – особенно на Миллу, которая в последний год приобрела интригующие формы – но он обнаружил, что, столкнувшись с ними вот так, он ужаснулся. Они не казались милыми, или сексапильными, или какими-то такими – они казались морскими тварями, вырванными из их раковин, брошенными дрожать и умирать на берегу.

Другими словами, они выглядели точно так, как он себя чувствовал. Паршиво.

Из общей комнаты всех их вытолкнули наружу. Выражения на масках их мучителей на мгновение выказали некоторое удовлетворение.

Глава 4

Смехуны вели их, казалось, целые мили по тротуару, окруженных со всех сторон старшими ребятами, студентами академии, взрослыми. Эл чувствовал себя измеренным, взвешенным, оцененным. Хотя глазеющая толпа не издавала ни единого звука, по телепатическим насмешкам и оскорблениям становилось ясно, что они считали его недоделком.

"Малявка, да? Крысенок".

"Эй, парень, что это шестилетка делает, прогуливается?"

"Это у тебя руки или соломинки?"

Теперь-то Смехуны усмехались, и Эл вдруг понял, что их усмешки всегда были ироническими – даже принося подарки и награды, они всегда усмехались над ним, не для него. Смеялись над ним под своими масками.

Наконец "прогулка" закончилась, и их привели в затемненную комнату, просторную, немного затхлую. Было не настолько темно, чтобы он не мог разглядеть других, которые, как и он, начали дрожать от холода, пытаясь сбиться в кучу. Но их удерживала нагота и ужас. Большинство плакало. Все уроки заглушил стыд и унижение, у многих началась и телепатическая истерика.

Но с ним им такого не сотворить. Не с Альфредом Бестером. Он не знал, что здесь происходит – то ли Смехуны спятили, то ли это был какой-то заговор, как-то устроенный простецами – но когда пси-полиция выяснит это, кто-то заплатит. Они заплатят, а он будет тут и увидит это.

Он вдруг дернулся, как рыба, которую, он однажды видел, выловили из Женевского озера. Сканирование прорвало его защиту, как если бы ее не было вовсе. Он восстановил защиту – и позволил ей рухнуть. Никому не позволено бросать вызов Смехунам.

Но если Смехуны свихнулись…

Так или иначе, было поздно. Они вытаскивали образы из его сознания, разбрасывая их перед другими детьми: он похотливо глазеет на Джулию. Мочит штанишки в 6 лет. Ворует конфеты, когда никто не смотрит. Вещи, которые он держал далеко спрятанными – черные пауки в укромных углах, блестящие надежды, которые он лелеял как сокровища. Все было отнято у него и подброшено в воздух, будто конфетти, накрошенное из его души.

А воздух задыхался от таких конфетти. Тут был Бретт, подглядывающий в приоткрытую дверь ванной за мисс Честейн. Тут была Милла, плачущая при виде крови у себя между ног, ничего не соображающая от страха. Азмун, сидящий в классе, внезапно упустивший из-под контроля кишечник, боящийся, что кто-то узнает, неспособный признаться в содеянном, пока запах становился сильнее и сильнее.

Это продолжалось и продолжалось, стенания и крики становились хуже и хуже, пока, наконец, что-то не сломалось в Эле. Он встал, и это было, будто его сознание загорелось, будто он испускал из мозга кометы вместо мыслей.

"ПЕРЕСТАНЬТЕ! ПЕРЕСТАНЬТЕ! ПЕРЕСТАНЬТЕ! ВЫ, СМЕХУНЫ ВОНЮЧИЕ, ПЕРЕСТАНЬТЕ!"

Другие дети поддержали его, сперва один, потом другой, затем все они заорали на Смехунов. Эл вдруг ощутил себя частицей воды в гигантской волне, цунами гнева и правоты.

И Смехуны – перестали. Но не дети – волна росла и росла, обрушиваясь на Смехунов, пока они поглощали мучения, страх и ненависть друг друга.

Тут ужасный белый свет залил комнату, ослепляя, и всё снова пришло в смятение. Когда свет снова стал обычным, когда они снова смогли видеть, они были так ошеломлены, что никто не мог ничего ни сказать, ни телепатировать.

Потому что Смехуны сняли маски. Эл узнал их.

Учитель Робертс. Учитель Хьюа. Мисс Честейн. Мисс Кицуру. Учитель Альверадо. Мистер Кинг. Медсестра Чайлднесс, которая баюкала его и тихо говорила с ним, пела ему колыбельные. Все они были Смехунами. Все взрослые. Все те люди, кто растил его. Корпус.

Учитель Хьюа, самый старший, выступил вперед в оглушенной тишине.