Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне - [46]

Мы с Верноном и одним из взводных роты «Си» стояли у машины, расстелив карту на капоте, и обсуждали дальнейший маршрут. Сучка примостилась на заднем сиденье у коробки с руководствами по эксплуатации техники. По правую руку от дороги на пологом склоне простиралось кукурузное поле; собранные початки были сложены аккуратными рядами. Внезапно спокойствие нарушили резкие щелчки снайперских выстрелов. Я припал к земле, но отдельные выстрелы уже слились в настоящую канонаду. Передвигаясь по-пластунски, мы сползли с проезжей части в придорожную канаву. Заметив это, Сучка выскочила из джипа, но не рванула к нам, вытянувшись во все свои 30 сантиметров росту, а прижалась к асфальту, волоча по мостовой пузико, переползла дорогу и уткнулась носом мне в подмышку. Мне пришло в голову, что она, должно быть, считает себя человеком.

Сержант Фокс тут же развернул пулемет и дал несколько очередей в сторону кукурузного поля. Огонь с другой стороны тут же прекратился. Справа, со стороны поля, показалась идущая наперерез нам 37‑мм противотанковая пушка на шасси 3/4‑тонного транспортера. Пушка развернулась в сторону гребня холма, и командующий расчетом сержант окликнул нас с вопросом, куда мы стреляем. Я ответил, что по нас только что вели огонь с другой стороны поля… Вскоре прибыл капитан Оливер и, заняв место в бронемашине разведки рядом с сержантом Фоксом, приказал двигаться дальше, поскольку стрельба уже утихла.

Оставив роту «Си», мы на полной скорости направились к Лаону. Через километр дорога свернула направо, вниз с холма. На обочине за самым поворотом столпилось с дюжину бойцов из французского движения Сопротивления. Они замахали мне руками, а когда джип остановился, указали на бетонный бункер времен Первой мировой, с тех пор перестроенный и укрепленный. Они просили нас выкурить из бункера пару засевших там немецких солдат.

— Сами за ними лезьте, — только и мог ответить я. — У вас тут, похоже, дюжина бойцов, и у всех — немецкие винтовки.

Между их пониманием и моим прескверным французским всегда стоял языковой барьер. В ответ я услышал только многоголосое «non compris». Я понимал, что их пугает: французы не испытывали никакого желания лезть в дот и драться там с двумя солдатами. Я — тоже. Все мы получили приказ как можно быстрее продвигаться к цели и не задерживаться на дела, с которыми легко могут справиться другие. Зачищать местность от остатков продолжающего сопротивляться противника полагалось пехоте и «Свободной Франции». На мой взгляд, ситуация была под контролем.

Я вручил одному из бойцов фосфорную гранату и объяснил, как придерживать рычаг, вырвать чеку, зашвырнуть гранату в бункер и залечь. На физиономии француза расцвела улыбка. «Oui compris, oui compris!» — проговорил он.

Боец подполз к бункеру и крикнул вначале по-французски, потом по-немецки, чтобы солдаты сдавались. Не услышав ответа, он выдернул чеку и бросил гранату вниз по лестнице. Послышался глухой взрыв, и из бункера повалил белый дым. Когда мы завели джип, двое немцев уже выбегали с воплями из бункера, подняв руки. Только тут я понял, что по нашей колонне, скорей всего, вели огонь те же «свободные французы».

В нескольких километрах к северу от Суассона мы проезжали через поле одного из крупнейших сражений Первой мировой войны. По правую руку располагалось американское военное кладбище и монумент, воздвигнутый от имени французского правительства в честь павших. Статуя высотой добрых 30 метров была высечена из белого итальянского мрамора. То была статуя Свободы, которая, склонив голову, оплакивала тело погибшего американского солдата, которое держала на руках. На постаменте, гранитной плите размером четыре с половиной на шесть метров, были высечены имена всех американцев, павших на этом участке фронта.

Через кладбище отступали отставшие немецкие солдаты, отстреливаясь от преследующих их по пятам французов. Прежде чем их окружили и схватили, над могилами разгорелся ожесточенный бой.

Много раз я вспоминал затем эту страшную насмешку судьбы: прекрасный памятник, символ жертв Первой мировой, оскверняли те, кто не смог жить в мире. В тот трагический миг я осознал, что в мире не осталось больше ничего святого.

Мы встали лагерем на большом, ровном кукурузном поле близ Лаона, на высотах за городом. Укрытием нам могли послужить только ряды убранных початков. Мы ставили технику как можно ближе к скирдам и набрасывали камуфляжные сетки на скирды и машины вместе. Вернон загнал наш джип прямо в груду початков, так что те едва не засыпали машину целиком, после чего мы расстелили спальные мешки как можно ближе к машине и отправились на боковую.

Ночь выдалась ясная, звездная, но, по счастью, безлунная. Где-то за полночь меня разбудил низкий гул. Практически над самыми нашими головами, очень низко — на высоте едва триста метров, — шла эскадрилья немецких двухмоторных бомбардировщиков Ю‑88. Выстроившись в три колонны, они шли очень тесным строем — мне показалось, что дистанция между соседними самолетами составляет всего несколько метров. Мы ждали, что в любую секунду на нас может просыпаться дождь бомб-бабочек. Большего числа немецких самолетов (их было свыше пяти десятков!) мне еще не доводилось видеть.