Смертельные ловушки: Выживание американской бронетанковой дивизии во Второй мировой войне - [37]

Соблюдать личную гигиену в полевых условиях в лучшем случае затруднительно. Мне удавалось почти каждый день умываться и чистить зубы, а каждые 3—4 дня бриться холодной водой, но сменного белья у меня не было, если не считать пары носков. Когда подошла, наконец, моя очередь на помывку, я снял каску, портупею, пояс-кошелек, ремень и ботинки и сложил это все в одну кучу вместе с содержимым карманов. Потом я стянул шерстяную рубашку, брюки, исподнюю рубашку, кальсоны и носки и сложил рядом с душевой в кучу грязного белья. Мне казалось, что после того, как я носил их, не снимая, 51 день, складывать одежду необязательно — ее можно просто поставить рядом.

Интендант выдал нам по куску мыла, и я с наслаждением взялся за мытье, хотя вода была ледяная. Когда мы выходили из душа, нам выдавали по чистому полотенцу защитного цвета и по комплекту чистой одежды. Мы всегда носили длинное исподнее и никогда не надевали полотняную полевую форму цвета хаки — в Северной Европе[41] даже летом вечерами бывало холодно.

Перегруппировка после Фалеза

На дороге между Раном и Фроментелем наша дивизия прошла через жестокие бои, и наши потери как в личном составе, так и в боевой технике были велики. Только на одной засеке, где немцы на сто метров в глубину перегородили дорогу срубленными деревьями, мы потеряли 18 машин, и лишь немногие удалось эвакуировать — по большинству немцы вели огонь до тех пор, пока они не загорались. Танки, которые все же удавалось вытащить с поля боя, тягачами оттаскивали на СПАМ близ Рана, где ремонтные команды лихорадочно пытались восстановить разбитую технику.

Одновременно к нам поступали пополнения — танкисты, пехота и прочие, — и их надо было ввести в состав наших частей. К этому времени боевые части и тыловые (ремонтники и интенданты) прониклись друг к другу здоровым уважением. Боевые части ежедневно рисковали жизнями на передовой, и мы были полны решимости сделать все возможное, чтобы предоставить им самое лучшее, полностью восстановленное оснащение, хотя и знали, что даже оснащенный новой 76‑мм пушкой наш танк М4А1 безнадежно уступает более тяжелым немецким машинам.

Танки М4 имели два типа силового привода механизма поворота башни — гидравлический и электрический, при этом гидравлический был удобнее в обслуживании и действовал более плавно. Подбирая первоначальный состав танков, мы приложили массу усилий, чтобы подобрать только машины с гидравлическим траверзом. И хотя большая часть этих машин уже была заменена, мы пытались продолжать по возможности пользоваться только моделями с гидравликой.

По заказу Департамента вооружений компания «Форд» использовала английский двигатель «Мерлин» производства «Роллс-Ройс», урезанный до восьми цилиндров. Получился замечательный танковый мотор мощностью 550 лошадиных сил — на четверть более мощный, чем радиальные моторы. Восьмицилиндровый V‑образный двигатель был удобнее в обслуживании, и проблем с загрязнением свечей зажигания возникало меньше. Поэтому мы при всякой возможности пытались подобрать для пополнения машины с фордовскими моторами.

Танкисты из нового пополнения, когда они приходили получать машину, даже не представляли, на что похож танк. Всякий раз, когда немцы подбивали наш танк, от одного до трех членов экипажа оказывались убиты или ранены, так что очень скоро новичков стало больше, чем ветеранов. Те призывники, кто пережил свой первый бой, сами становились ветеранами.

Техники из ремонтных частей делали все возможное, чтобы ближе познакомить новые экипажи с танками, в особенности с новым оборудованием. По мере того как число опытных танкистов продолжало уменьшаться, участие механиков становилось все более заметным. Становилось все яснее, что способность дивизии восстанавливать силы после тяжелых боев зависит в первую очередь от способности ремонтных команд тренировать свежие экипажи и готовить машины к новым сражениям.

Ответственность за эвакуацию машин с поля боя лежала на майоре Дике Джонсоне, как старшем офицере ремонтных частей в нашей боевой группе. Майор настаивал на том, чтобы эвакуация происходила с соблюдением всех правил безопасности. Большинство механиков имели от полутора до трех лет опыта работы и считались незаменимыми. Неразумно было рисковать их жизнями в попытках вытащить с поля боя выгоревшие, невосстановимые остовы танков.

В любом бою оказывалось выведено из строя несколько танков и других машин. Тогда механики из полковой мастерской на эвакуаторе Т2 выдвигались вперед, чтобы эвакуировать подбитую технику. Если поле было заминировано, саперы расчищали дорожку для тягача. Если же поле находилось под обстрелом, то мы выжидали — потеря Т2 и нескольких механиков была бы для дивизии гораздо более чувствительной, чем несколько уже подбитых танков.

Даже после начала спасательной операции противник порою возобновлял огонь, и эвакуаторам приходилось искать укрытие. Бывало, что немцы пользовались брошенными танками как приманками в надежде, что за ними приедет бригада механиков и им удастся застать наших ребят на открытом месте.

Был случай, когда я подошел к подбитому танку на склоне холма с кормы, чтобы осмотреть повреждения и записать W‑номер. Но стоило мне обойти машину кругом, чтобы оценить глубину, на которую вражеский снаряд сумел углубиться в лобовой лист танковой брони, как до меня донесся глухой хлопок, словно открыли бутылку шампанского. Я немедленно опознал его как выстрел из миномета и метнулся обратно под прикрытие танкового корпуса, прежде чем снаряд взорвался по другую сторону машины. Удар пришелся в корпус танка, а я поскорее унес оттуда ноги. Танк мы вытащили позже.