Смертельное шоу - [23]

Глава девятая

ШОУ-МЭН МЕНЯЕТ ФАМИЛИЮ

Золотовский любил только две вещи в жизни: стройные женские ножки и хороших парикмахеров. Ножки на пять баллов встречались редко, хорошие парикмахеры -- еще реже. Нет, конечно, больше всего Золотовский любил деньги, но когда их очень много, то это уже как бы и не деньги, а цифры с большим числом нулей.

Перед обедом Золотовский подстригся в салоне красоты. Весь церемониал с мытьем головы, стрижкой, подравниваниями, сушкой, причесыванием и приятными разговорами занял не меньше часа, но эти вроде бы потерянные часы Золотовский в зачет жизни не включал. Как любители бани не включают в зачет жизни минуты, проведенные на полке в парилке.

Волосы лежали ровно, один к одному, залысины выглядели уже и не залысинами, а частью высокого лба, расстояние от конца мочки каждого уха до нижнего среза виска можно было замерять до микрона. От головы струился аромат хвои, розы и еще чего-то невероятного, которому, может, и названия-то нет.

-- Надо, Аркадий, тряхнуть стариной, -- обратился он к маленькому лысенькому человечку, сидящему напротив него за длинным совещательным столом.

Черное кожаное кресло пустовало. Складки на верхней части спинки выглядели морщинками на лбу негра. Они напряглись в ожидании, потому что никак не могли понять, почему хозяин впервые за этот год предпочел ему жесткий стул за совещательным столом и почему он уравнял себя с этим смешным губатым человечком.

-- Опять кого-то нужно раскручивать? -- с легкой, почти неуловимой картавостью ответил гость и пошевелил густыми смоляными бровями.

Такому богатству над глазами позавидовал бы Брежнев. Если бы не крохотный кусочек смуглой кожи под переносицей, они бы издали казались усами.

-- Вот видишь, Аркадий, ты понимаешь меня с полуслова, -- поерзал на стуле Золотовский и только теперь заметил, что у гостя вместо двух золотых колечек в ухе висит одно. -- А что с Гришей? Неужели умер?

-- Он эмигрировал, -- потрогал мочку Аркадий. -- Нехорошо вышло. Уехал -- и все. Хоть бы слово сказал. Это не по-нашему, совсем не по-нашему. Если бы совсем не был мертв его отец, то...

-- Я до сих пор благодарен тебе за раскрутку Волобуева...

-- Сейчас такое время, что все нормальные люди стали возвращаться назад, а он...

-- Но Волобуева нет. Ты сам это знаешь...

-- Племянник мой вернулся. Здесь он был скрипачом, а там всего лишь мусорщиком. Я его опять в консерваторию устроил...

-- Тебя устроит пять тысяч "зеленых" в месяц плюс один процент от сбора?

-- А жена его пока боится возвращаться. Говорит, что здесь нестабильно. А я ей...

-- Ладно. Семь тысяч. Плюс два процента от сбора...

-- Но ты представляешь, на нее не действует! Она говорит, я уже не

могу без пальм, а в Москве совсем нет пальм. Ведь в Москве нет

пальм?

-- Сколько ты хочешь?

-- Я ей говорю, при чем здесь пальмы?.. Десять тысяч и пять процентов...

-- И три процента.

-- Тебе жалко несчастных пять процентов для старого друга, готового отдать за тебя жизнь?

Вчера поздно вечером Золотовский все-таки дозвонился до начальника колонии. В бараках уже орали "Подъем!" заспанные дневальные, а по телевизору шли утренние новости. Начальник колонии долго выяснял что-то с начмедом, но потом все-таки решился выдать гостайну: у брата действительно определили рак прямой кишки и жить ему оставалось не больше трех-четырех месяцев.

Золотовский быстрым движением подобрал ноги под стул, налег грудью на стол и выпалил:

-- Четыре с половиной процента.

За время, пока он подбирал ноги и ложился грудью на стол, он умножил десять на четыре, приплюсовал возможные четыре-пять тысяч от ежемесячного сбора и внутренне согласился с не такой уж большой потерей, но в бизнесе, в том числе и шоу-бизнесе, всегда очень важно застолбить за собой право последнего голоса. И он вновь повторил:

-- Четыре с половиной.

-- Хорошо. Я согласен.

Аркадий достал из кармана брюк платок и облегченно высморкался.

-- А с кем работать? -- спросил он, аккуратно складывая платочек своими миниатюрными пальчиками.

-- Сначала с парнем, потом с девушкой. А еще лучше -- одновременно!

-- Подожди, Эдуард! Мы договаривались об одной единице на раскрутку. Я не выдержу такой запарки!

-- Аркадий, ты же одессит! У тебя же все в этой сфере свои люди!

-- Это я не отрицаю! Но я же не лезу в твои дела и к твоим людям!

Если бы можно было, Золотовский проскрежетал бы зубами, но они были из металлокерамики и могли испортиться. А зубами он дорожил не меньше, чем прической.

-- Аркадий, мне нужны твои связи. Хорошая студия, пару клипов, реклама через "ящик". Живьем никого гнать не будем. Чистая "фанера"...

-- А если оскандалимся?

-- Ну и хрен с ним! Без скандала не бывает популярности.

-- Согласен.

-- Раскрутку по клубам я беру на себя...

-- Эдик, ты очень торопишься. Я тебя не узнаю. В чем дело?

-- Потом объясню...

Перегнувшись над столом, Золотовский выудил из пачки "Camel" сигаретку, размял ее в пальцах, посмотрел на золотую печатку на одном из них, поморщился и сказал:

-- Девочку ты знаешь.

-- Серьезно? Она уже в раскрутке?

-- Нет. Это моя секретарша.

-- Э-эдик! Побойся Бога, ей слон на ухо наступил.