Смерть за хребтом - [18]

Я выпил сразу половину. К счастью, виски был хоть и противный, но забористый. И с весьма необходимым в моем положении снотворно-наркотическим средством.

Захмелев, я сбросил оскверненную простыню с кровати и улегся. Под кроватью в пределах досягаемости стояла ваза. Время от времени я отхлебывал из нее, пока не забылся крепким сном.

Два следующих дня я не получал пищи. Лишь в начале третьего под дверью появилась жестянка из-под брынзы. В ней, невымытой, была вода. На четвертый день на минуту появилась Фатима. Она, сверкая глазами, подошла ко мне вплотную и выкрикнула по-персидски громко и решительно:

– Есть Фатима – есть Лейла! – и добавила для понятности по-английски, показав сначала на себя, а потом в сторону двери:

– Ферст ю фак Фатима, зен ю фак Лейла! Андестенд?

Поняв по глазам, что слова дошли до меня, она развернулась и вышла, громко хлопнув дверью.

Что мне было делать? Судя по всему, сам не ведая того, я уже дважды переспал с Фатимой и мне всего лишь предлагается продолжить по отработанной схеме бессознательный с моей стороны секс. В обмен я получаю совершенно необходимую для меня возможность общения с Лейлой...

А если я откажусь? То яд? Или выдача полиции как грабителя или контрабандиста? Удавкин уже, наверное, постарался, и меня ищут. А так: Лейла – вечером, Фатима – ночью: “Спокойной ночи, дорогая Лейла, с добрым утром, милая Фатима...” И еще: “Сладенький мой, мама уехала в Забол за виски и уступила мне свою очередь!” Или: “Лейла приболела, и целую неделю ты будешь мой!”

Нет выхода!

Кстати, о выходе... Ведь, я, стервец, за эти дни ни разу не попробовал, что попробовал – не подумал даже о бегстве из комнаты через дверь. А ведь можно было. Фатиму – по тыкве, потом в ковер закатать и на волю! Устроил себе курортную жизнь – дыни с вишнями, девочки на сладкое. Круглые попки и стройные бедра...

Хотя понятно, почему не дергался. От добра добра не ищут. Иранская тюремная камера, которую мне Удавкин, без сомнения, заказал, похуже будет. И будет без дынь и даже женщин с обвислыми грудями. И, говорят, в ней долго не живут. Так, может, поселиться здесь навечно? Фатима станет старшей женой, Лейла – любимой, а там, смотришь, и третью заведу... Здешние законы разрешают иметь трех жен, а в чужой монастырь со своим уставом не ходят... Детей я люблю, да и они ко мне всегда тянулись. Открою лавку, заведу верблюда, назову его Васькой и буду молоком из блюдечка поить... И ездить по улицам Захедана на вечернюю молитву в окружении двенадцати детишек... Вот бы только без обрезания обойтись...

Да, сплошной кайф мне светит! И никуда, видимо, от этого кайфа не денешься. Только в тюрьму или к стенке...

Как бы сдаться ей достойно? Спустить на тормозах?

Очень просто. Поломаюсь немного, потом есть соглашусь... Если дадут... Лишь бы не передумала эту гадость в вино подливать. Хотя ко всему можно привыкнуть... В том числе и к Фатиме. Тело у нее – мягкое, белое... Похудеет немного – фигурка будет о-го-го. Бельишко купим кружевное – черное или красное... Чулки на поясе... Черные. Да, черные. И красные, изящные лодочки с тоненькими каблучками-гвоздиками в пятнадцать сантиметров... Очень эротично получится! Выше, до шеи, вроде все нормально. Живот, правда, немного бугрится... Но это терпимо. Лифчик нужно подобрать... Бюстгальтер... Два крохотных треугольничка, кружевной, полупрозрачный – грудь поднять повыше и чтобы соски маленькие проступали. Лицо... В лице главное – глаза... Сколько женщин испортило себя глазами! Затравленными, усталыми, безнадежными... Сидят в глазницах, как в норах. “Я не красивая!!!” – кричат. А чтобы засияли они, нужно-то всего ничего. Грудь – вперед, покажи, что есть, томик Ахматовой, наконец, прочитай...

Но в моем случае, точнее в случае с Фатимой, Ахматова не поможет... Макияж нужен умелый... Особенно вечерний – яркие, алые губы, тени подходящие, длинные ресницы, немного румян на скулы. Родинку выжечь, волосы на лице удалить, а на голове – покрасить, вернее, обесцветить до яркой блондинки. Потом – полбутылки вина – и вперед!

Я балдею! Руки прямо чешутся!

Господи! Сплошной разврат. Самец, какой самец! При живой-то Лейле, земной богине! Нас, мужиков, хлебом не корми – дай поразвратничать. Хотя по себе знаю – сначала он, разврат, вернее, вожделение разврата, влечет, возбуждает дико, а потом все проходит. Нет ничего лучше простого, домашнего, привычного...

Но в мозгах он, разврат, сидит крепко. У всех. Даже у юных курсисток и бледных монашек. Он есть раскрепощение. Проверка, мысленная или действием – не намертво ли семейные или другие бессознательные путы члены прижали, обескровили?

Помню, в первом аспирантском поле отправил Женьку Губина из Душанбе в Ташкент, на базу – видите ли, срочный ремонт машины ему понадобился. И Ксения с ним увязалась: “Нельзя, – сказала, – одного шофера через два перевала отпускать”. Ну, я пару дней повздыхал, а на третий с дружком закадычным, Борей Бочкаренко, пошел к Софи, подруге жены. А куда деваться, если супруга законная перед другим хвостом крутит?

София вышла к нам клевая в доску – стройная, ладненькая, все французское, все на месте, ну прямо – “сахарная тростиночка, кто тебя первый сорвет!” Схватили ее под белы ручки и понесли в Борькину квартиру. И напились там втроем до посинения. Кокетничала поначалу, но потом танец живота голая на столе танцевала...