Смерть воды и огня - [19]

— Ну… — чувствовалось, что профессор смутился. — Мне, так сказать, надо морально подготовиться к этой встрече… Вы знаете, я бы мог предложить вам один вариант… Несколько необычный, но, возможно, он вас устроит.

— Да? Какой?

— Завтра утром — похороны Дурманова.

— Вы хотите побывать на этих похоронах? — удивился я.

— Ну… Я слышал и читал о Дурманове много нехорошего, однако мне он очень помог, благодаря поддержке его фонда я смог закончить мой многолетний труд, и будет только справедливо, если я отдам ему последний долг благодарности. Во всяком случае, я собираюсь побывать на похоронах, как мне ни страшно выходить из квартиры. А если вы будете там, рядом со мной, я буду совсем спокоен. Потом мы могли бы поговорить в каком-нибудь тихом месте… Например, и домой ко мне приехать. Вы хорошо меня помните?

— В общих чертах, — ответил я. — Ведь, если не считать зачета, я видел вас в основном только на кафедре, довольно далеко от себя, и к тому же это было тысячу лет назад. Но я вас узнаю. Может, случится такое чудо, что и вы меня узнаете.

— Зачет, да… — пробормотал профессор. — Столько студентов было за эти годы, что вряд ли… Хотя, кто знает…

— Если хотите, я могу к вам подъехать и отвезти вас на похороны на своей машине.

— Ну… — профессора опять одолели сомнения. — Нет, пожалуй, я сам доберусь. Кстати, как вас зовут?

— Андрей. Андрей Хованцев.

— Хованцев… — профессор ненадолго задумался. — По-моему, мой предмет вы знали хорошо, но он не был для вас основным…

— Да, я был на немецком отделении.

— Вот-вот, смутно припоминаю. К сожалению, слишком смутно.

— Так где и как мы с вами встретимся?

— На отпевании, в церкви или возле нее. Я хочу посетить только отпевание, на кладбище не поеду. Там, надо полагать, будет… гм… совсем особая публика, которой я вряд ли буду соответствовать. Но прослушать заупокойную службу, это… да, не только естественно, но и порядочно. Вы знаете, в какой церкви будет отпевание?

— В газетах об этом писали. По-моему, и час упоминали. В десять, да?

— Все верно, в десять. Итак, до завтра?

— До завтра. Спасибо вам.

— Это вам спасибо, — отозвался Черемшин перед тем, как положить трубку.

Я тоже положил трубку — и поглядел на часы. Начало восьмого. Пора мне двигаться домой.

Словно угадав мое настроение, заглянула Марина, наша секретарша.

— Вы уходите, или ещё побудете? А то, у меня кончается рабочий день, и, если надо, я вам ключи оставлю…

— Я ухожу, — я встал, снял с вешалки пальто, шапку и шарф. — Можешь все запирать и спокойно отправляться на отдых.

С тем я вышел на улицу. Как я упоминал, было уже темно — ноябрь, темнело рано, и морозец стоял крепкий, но при том какой-то сырой, словно мелкая влажная взвесь, которая копилась в воздухе всю осень, ещё этим морозцем не прихватило, не превратило в сухие и ломкие льдинки, при каждом вдохе и выдохе приятно позванивающие вокруг лица, приятно покалывающие мочки ушей, будто китайский целитель-акупунктурист… И от этой сырости, умудрявшейся проникать и под пальто, в ботинки, делалось особенно зябко и неуютно.

Я сел в машину и только собирался включить зажигание, как рядом с машиной выросла темная фигура.

«Этого ещё не хватало!..» — с тоскливым отчаянием подумал я, решив, что нарвался на «разборку», связанную с одним из дел, которые мы расследовали. Может даже, меня решили заранее вывести из игры в связи с делом Акличага, которые мы и толком взять на себя не успели. Там, где возникает имя Дурманова и маячит (пусть только в моем воображении) тень Богомола — там жди любой пакости.

Но, не успел я как следует перепугаться, как узнал одного из подчиненных Повара — генерала Пюжеева. Того самого офицера, из самых доверенных помощников генерала, которого Повар называл «Лексеичем», знакомство с которым началось для меня при довольно напряженных обстоятельствах на польско-немецкой границе и которому потом было поручено расследовать происхождение нескольких поддельных паспортов Богомола…

Он знаком показал мне, что хочет сесть в машину, и я открыл соседнюю дверцу.

— Григорий Ильич хочет вас видеть, — сказал он, обойдя машину со стороны капота и втиснувшись на сидение рядом с моим.

Я только пожал плечами. То, чего хочет Повар, всегда надо выполнять.

— Показывайте дорогу, — просто сказал я.

— Пока что выбираемся в направлении Сокольников, — уведомил он. — А дальше я покажу.

Мы проехали Сокольники, потом, следуя указаниям «Лексеича», малость покружили в районе Черкизовских улиц и, свернув наконец в длинный двор, проехали его и остановились у двухэтажного здания, расположенного поодаль от всех других домов и строений.

Снаружи здание имело донельзя казенный и унылый вид, но внутри оказалось на удивление тепло, светло и уютно. Мимо охраны, через холл, по широкой лестнице мы поднялись на второй этаж — и мой сопровождающий распахнул передо мной дверь кабинета, первым пропуская меня вовнутрь.

Григорий Ильич Пюжеев, он же Повар, сидел за представительным рабочим столом, в большом кресле — которое, как обычно, казалось маленьким по сравнению с выпирающими из него необъятными телесами генерала. Мне лично при взгляде на Повара вспоминались знаменитые строки Некрасова: «Князь Иван — колосс по брюху, Руки — род пуховика, Пьедесталом служит уху Необъятная щека…» Да, Пюжеев был очень похож на упитанного добродушного повара, причем не просто на Повара, а на повара-кондитера, выпекающего такие торты и сладости, что пальчики оближешь! Этому ли сходству он был обязан своим прозвищем, или своему происхождению — его прапрадед, знаменитый французский повар Пюже, был выписан на работу в не менее знаменитую московскую ресторацию, так и остался в России, а отпрыск француза Жан уже был прописан в паспорте как «Иван Пюжеев сын», отсюда и пошла славная династия поваров Пюжеевых, потомок которых неожиданно оказался грозным генералом, или прозвище взялось оттого, что Повар умел, что называется, «заваривать кашу», вкуснейшую для него самого, но абсолютно несъедобную для тех кого он заставлял её расхлебывать — этого я не знал. Да и не очень интересовался по правде говоря. Как мне когда-то сказала Богомол: «Хотя я — убийца, а он слуга закона, но крови на нем в сто раз больше, чем на мне». Да и Игорь, который мало чего в жизни боялся, не зря, надо полагать, побаивался этого человека. Так что, сами понимаете…