Смерть великана Матица - [5]

— Ага!.. Ты уже давным-давно даже крейцера мне не посылала, поэтому я надеялась, что в один прекрасный день ты сама привезешь мне то, что заработала.

— И не напрасно надеялись! То, что я заработала, я вам привезла! — не задержалась с ответом Пепа, доказавшая этим, что она достойная дочь своей матери.

Лужница не ожидала такого ответа. Она помолчала, раздумывая, не пойти ли ей по другому пути, но инстинктивно почувствовала, что они с дочерью — ровня, и потому решила продолжать так, как начала.

— Это ты могла бы и дома заработать, — презрительно возразила она. — За этим не надо было ехать в Египет.

— Вы правы, — согласилась дочь. — Этого и дома хватает.

— Тебе, наверное, не хватало, раз потащилась на чужбину.

— Выходит, не хватало, — Пепа пожала плечами.

— Конечно, у больших господ все побольше! И грех тоже!

— Ну, на грех и в лачугах не скупятся! По крайней мере вы не скупились! Поскупились бы, меня не было бы!

— Ах так! — Лужница подняла голову и опять смерила ее с головы до ног острым взглядом. — С этого ты собираешься начать? Да?

— Нет! Этим я собираюсь кончить! — решительно возразила Пепа. — Рожу и вернусь в Египет кормилицей. Больше буду зарабатывать, значит, и вам буду больше посылать, чтобы легче было растить ребенка.

— Ты пошлешь!.. — фыркнула Лужница и замахнулась горшочком для кофе.

— Фигу так фигу! — пожала плечами Пепа.

Лужница не ответила, на том разговор и закончился. Пепа нагнулась, подняла свой узел. Лужница понюхала щепотку табаку, молча передвинулась с середины порога к дверному косяку и подтянула колени к груди. Пепа, не говоря ни слова, прошла мимо матери, остановилась в горнице, опустила узел на пол и занялась приготовлением постели.

Не прошло и двух месяцев, как Пепа родила ребенка. Женщины с нетерпением ожидали возвращения повитухи из Лужи. Едва Полона вернулась в село, они с нетерпением накинулись на нее:

— Кого родила?

— Мальчонку.

— Мальчонку?.. А какой он?

Полона помолчала, оглядела их своими хитрыми серыми глазами, пожала плечами и коротко ответила:

— Такой…

Ответ придал женщинам храбрости, и они пошли в открытую.

— Он что, черный? — спросили они.

— Нет, не черный. — Полона покачала своей маленькой головкой. — Чернявый немного, это есть.

— Немного чернявый, — повторили женщины и разочарованно переглянулись, мол, Египет как-никак в Африке, а в Африке, известно, живут негры, потому и ребенок должен быть черным.

— Какой есть, такой есть! — развела руками Полона. Разгладив передник, смиренно сказала: — Вот и еще одним Арнейцем больше стало…

— Точно! — закивали женщины. — А Хотеец уже был в Луже?

— Еще нет. Но будет.

Хотеец, довольно зажиточный и добросердечный крестьянин средних лет, у которого не было своих детей, был крестным отцом почти всем незаконнорожденным детям. Он не ждал, чтобы его об этом попросили, а сам предлагал свою помощь. Несчастные матери выражали свою благодарность тем, что нарекали детей его именем. Это стало настолько привычным, что на селе уже не говорили «незаконный ребенок» или «пригульный», вместо этого говорили «Арнейц». Лужница, однако, не была бы Лужницей, если бы поступила по заведенному обычаю и проявила хотя бы крупицу благодарности. Когда Хотеец и его жена пришли, чтобы отнести ребенка в церковь, и спросили, как его назвать, она тявкнула через плечо:

— Чего спрашиваете? Небось сами знаете!

Хотеец, правда, был готов к тому, что Лужница подкусит его, и все-таки эти слова обидели его. Он помрачнел и сказал:

— Ты прямо говори, что думаешь!

— И скажу! Сам знаешь, все такие бедолаги носят твое имя. Все Арнейцы!

— Я никогда этого не требовал!

— Требовал ты этого или нет, а я говорю, что вся твоя доброта — сплошная гордость, — ядовито прокаркала Лужница.

— Арнейц, оставь ребенка и пойдем! — подала голос жена, которая, вероятно, из-за своего бесплодия была женщиной робкой и при своем решительном муже очень редко открывала рот.

— Что ты говоришь? Ребенок-то ни в чем ни виноват, — с укором посмотрел на жену Хотеец и взял ребенка. Повернувшись к Лужнице, сказал: — Моя гордость — мое дело, а твое дело — выбрать ребенку имя.

— Я знаю, что это мое дело, а выбирать не буду. Пусть священник заглянет в свои святцы!

В те времена некоторые священники выбирали имена незаконным детям по собственному вкусу, то есть по собственному капризу, чтобы не сказать по собственной злобе. Поэтому, когда священник услышал, что ребенок не будет Ернеем и что дома ему не выбрали имени, он с радостью открыл «свои святцы» и начал листать их, чтобы найти «нечто подходящее» для ребенка, а также для Лужницы, которую с давних пор терпеть не мог. Он долго перелистывал святцы, и при этом на губах у него была такая затаенно-злобная усмешка, что у Хотейца кровь закипела.

— Хватит искать, — твердо сказал он. — Хотя ребенок родился в Луже, да к тому же еще и египтянин, как говорят, вы не дадите ему никакого дурацкого имени! Сегодня святой Матия, пусть он будет Матия.

— И то правда. Что тут особенно выбирать. Пусть будет Матия! — быстро согласился священник, который понимал, что ссора с зажиточным крестьянином может уменьшить сумму пожертвований в пользу церкви.