Смерть великана Матица - [3]

— До дна пить?

— Эх ты, гора невинная! — воскликнула Темникарица, взяла у него из рук горшок и вылила остаток молока в корыто.

Матиц вытер мокрые усы, несколько раз громко вздохнул, шмыгнул носом и спросил низким голосом:

— Анца, ты еще сердишься?

— Да, — ответила Темникарица и поджала губы.

— И скажешь партизанам: Матиц испакостил вам молоко?

— Нет, партизанам я ничего не скажу.

— Ага! — с облегчением вздохнул Матиц.

— Не беспокойся!

— Не беспокойся, — повторил Матиц и вытащил из-под мышки свою палку.

— А правда, как у тебя дела с палкой? — приветливо спросила Темникарица. — Ты ее уже сделал?

— О, еще нет, еще нет! — покачал головой Матиц и протянул ей ореховую палку длиной не меньше метра и толщиной в палец. — Видишь, этот конец у нее толстоват.

— Тогда обстругай его.

— Обязательно обстругаю.

— Только поторопись, поторопись! — сказала Темникарица, которая уже рада была бы от него избавиться.

— Поторопись! — повторил Матиц и поднял палец, чтобы запомнить совет. Повернувшись на босых пятках, он неслышно шагнул к двери. Когда он, наклонившись, протискивал через двери свое крепкое тело, в сенях стало темно.

Матиц обогнул угол дома, ребятишки забежали в кухню и прижали носы к оконному стеклу, чтобы увидеть его еще раз, когда он пойдет по саду. Но Матиц по саду не пошел. Метрах в двадцати от дома крутой склон завершался высокой отвесной скалой. Матиц вскарабкался на нее, сел на край, спустил свои длинные ноги в пустоту и помахал ими, чтобы убедиться, что не заденет пятками стену. Потом он вытащил из кармана осколки стекла, выбрал кусок, который, очевидно, показался ему наиболее острым, положил палку на колени и принялся строгать, болтая ногами. Белые кудрявые стружки летели из-под рук, похожих на медвежьи лапы, сначала плавали в волнах легкого послеполуденного ветерка, а затем медленно опускались вдоль склона и ложились на зелень травы. Матиц усердно строгал, а его широкие ступни с вздернутыми большими пальцами равномерно двигались в воздухе, словно погоняя. И впрямь казалось, будто Матиц сидит не на скале, а медленно плывет по долине, взмахивая веслами. День был ясный и тихий. Вдалеке поднимался могучий, широкоплечий Крн. Однако Матиц казался более могучим: он закрывал гору своим туловищем, а его голова возвышалась над Крном и покачивалась прямо в синем небе. Временами эта великанья голова доставала до самых облаков. Ведь Матиц нет-нет да выпрямлялся, чтобы рассмотреть свою палку и определить, «с какого конца она все еще немного толстовата». Определив это, он потягивался. Медленно поднимал руки вверх, трижды ударял кулаками по воздуху, потом махал руками, как орел — крыльями. В левой руке белела палка, солнечный луч отражался от стеклышка, и чудилось, будто молния вспыхивала в пальцах правой руки. Он смотрел на небо и на вершины гор, потом сморкался и чесал в своей густой гриве. И при этих движениях луч солнца тоже отражался от стекла, и молния блеснула вначале у Матица под носом, а потом над его головой.

Вначале Темникаровы ребятишки смотрели на Матица из кухни. Понемногу они набрались храбрости, вышли из дома и придвигались все ближе и ближе. Наконец уселись в траве в нескольких шагах от него и молча наблюдали за тем, как он строгает. А он строгал и строгал, то один, то другой конец палки, пока палка не стала настолько тонкой, что сломалась у него в руках. Матиц ничуть не огорчился. Он закинул обломки в кусты, срезал новую палку, очистил с нее кору и опять принялся строгать осколком стекла.

Солнце заходило, и тень опускалась по склону в долину. Она дошла до Матица и окутала его, окутала долину, окутала реку и уже на другом берегу разливалась по широкому лугу Модрияна. Приближался вечер.

Из дома вышла Темникарица и исчезла в курятнике. Пересчитала кур, закрыла дверь. Повернувшись к скале, закричала:

— Матиц, тебе не пора спать?

— Спать! — загремел голос Матица. Он тут же спрятал стеклышко в карман, спустился со скалы и вышел на проселочную дорогу. Ребятишки провожали его.

— Ну, уже остругал? — спросила Темникарица и показала на палку.

— О, нет, еще нет, — покачал головой Матиц, вытащил палку из-под мышки и принялся объяснять: — Видишь, с этого конца она еще немножко толстая…

— Ладно, ты ее завтра обстругаешь, — успокоила Темникарица. — Придется тебе ее обстругать. Да ты разве не видишь, что она в крови? Ты снова порезался? Покажи руку!

Матиц медленно вытянул руку, широкая ладонь его вся была в крови.

— Это ничего, — пробормотал он. — Кожа всегда зарастает.

— Конечно, зарастает, — подтвердила Темникарица. — И все-таки не надо ее часто резать.

Матиц спрятал руку за спину, сунул палку под мышку и словно застыл.

Темникарица поняла, чего он ждет, и спросила:

— Ты уже знаешь, где будешь завтра есть?

— Еще не знаю, — ответил Матиц и наклонил голову к плечу.

— А где ты ел сегодня?

— У Юра, на Кобилнике.

— А Юр не сказал тебе, куда идти завтра?

— Не сказал, — покачал головой Матиц и уставился на Темникарицу, которая подперла подбородок рукой и задумалась.

— Пойди в Лазны! — сказала она, подумав.

— В Лазны! — повторил Матиц и поднял палец, чтобы запомнить приказание.