Смерть в пурпуровом краю - [44]

Я наблюдал, как она постепенно и методично поглощает кучу заказанных блюд. Тишина становилась невыносимой. Резко потянувшись через стол, я снял с нее темные очки. Изабелл хотела вырвать их у меня из рук.

— Ну пожалуйста…

Глаза ее казались беззащитными, неуверенными, смятенными.

— Перестанешь за них прятаться — отдам.

— Прятаться? Мне нечего скрывать. Я еще не осознала случившееся. Не могу. Веришь ли, старалась все обдумать, но мысль как-то… уклоняется от всего.

— Все еще хочешь покончить с жизнью.

Быстро оглянувшись, она склонилась ко мне:

— Тс-с-с! Нет… не думаю. Не знаю.

— Рада, что я тебя вытащил?

— Наверное. Спасибо. Глупо так говорить — спасибо. Просто я подумала… возьмешь таблетки… заснешь, и все кончится. Пойми, ты сделал все, что в твоих силах. Я хочу сказать, что твои усилия меня не огорчили. Любой на твоем месте поступил бы так же.

Нечего и пытаться понять ее. Человек, который обожал жизнь, мертв. Эта же хотела умереть, а сейчас объедается котлетами. Наверное, не стоит ее упрекать, но такая активность в сочетании с нежеланием жить выглядела исключительно глупо. Если отбросить морализирование, Джаспер Йомен был с головы до пят мужчина, а она — всего лишь девушка наполовину.

Чутко улавливая мое настроение, она склонила голову, приподняв вопросительно брови:

— Что с тобой, Тревис?

— Все отдает каким-то душком, Из.

— Не выношу такие сокращения… Я не все хорошо помню… — Лицо ее вспыхнуло румянцем. — Но… я была совсем раздета?

— Как выражаются в простонародье, была ты голенькая, какой сотворил тебя Господь.

Румянец потемнел от гневного возмущения.

— Как ты можешь быть таким жестоким и легкомысленным?!

Я посмотрел в пространство, пожав плечами:

— Давай ешь, золотце. Полицейский уже нервничает. Помимо всего прочего, я намеревался подействовать на тебя шоком. Получилось. Только не воображай, что для меня это было Бог весть какое удовольствие. Все твои женские штучки расположены в обычных местах. Не было никаких утех. Я спасал твою жизнь. Ноги у тебя подламывались, мычала нечленораздельно и вообще… никакой романтики.

Съежившись, она побледнела, зажмурилась. Жалкая, дешевая победа. Я вернул ей очки, но аппетит к ней не возвратился. Она скованно шагала рядом, словно удерживая между коленями монету. Гомер Харди не покинул нас в коридоре суда, а завел в комнатушку. Если что-то потребуется, можно постучать, предупредил он, запирая дверь снаружи.

Разговор не клеился — нам нечего было сказать друг другу. Время тянулось медленно. В коридоре было шумно, слышались чьи-то голоса.

Я наконец нарушил тишину:

— С твоим братом будет немало всяких хлопот.

— Я как раз думала об этом. Наши родители хотели, чтоб их кремировали. Джон тоже говорил о кремации. Членов нашего семейства хоронят в Уэстоне, в штате Нью-Хемпшир. Думаю, достаточно скромного отпевания в университетской часовне. У меня есть знакомые в Ливингстоне — нужно только затребовать тело и сказать, чего я хочу. Но вот как переправить прах в Уэстон, не знаю. И еще страховка.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Спасибо, не нужно.

— Как себя чувствуешь?

— Очень устала. И совершенно опустошена.

Комнатенка без окон освещалась тусклыми лампочками. Металлические стулья с зелеными сиденьями, старые разорванные журналы, сладковатый запах мятного дезодоранта, заглушающий другие конторские ароматы. Она сидела, укрывшись за темными стеклами очков, тесно сжав колени, чинно сложив руки на сумочке.

Мои часы показывали пять минут шестого, когда пришел Харди и увел ее к Бакльберри. Через полчаса пришли за мной. Я удивился, застав его в одиночестве. Стенограммы допросов были приготовлены. Прочитав, я подписал все три экземпляра, как требовалось.

Он долго раскуривал трубку, попыхивая, пока не разогрелась как следует.

— Все жаждут крови, — произнес он наконец. — Кендрик, Джей, О'Делл, де Врей, Мадеро… все. Джас ведь один из них.

— А вы испортите себе карьеру, Фред, если придете к ним с пустыми руками, правда?

Он бросил на меня резкий, но не враждебный взгляд.

— Это меня не волнует. История очень запутанная. Речь идет о том, как скоро удастся размотать ее. Такие сложные вещи полагается делить на части. Но я хочу доказать, что справлюсь сам, Макги. И надеюсь справиться очень, очень успешно.

— Чем вы располагаете?

— Обширные, крепкие сети и несколько сообразительных судейских чиновников. Можешь хоть девяносто дней ловить рыбку на горячем солнышке. Такие сети я люблю — облегчают работу.

— Понятно, — сказал я, поднимаясь со стула.

— Куда вы?

— Навестить одного из этих судейских.

— Садитесь, черт побери!

Я уселся.

— Так мы не договоримся, шериф.

Он испытующе посмотрел на меня.

— Собираетесь жариться здесь девяносто дней? — вздохнул Бакльберри. — Пожалуй, не оставите меня в покое?..

— Как яд попал Джасу?

— С крепким черным кофе. Пил всегда горячий и без сахара. Утром ему заварили в термосе, чтобы не остыл, пока он принимает душ, бреется и так далее. На дне остался сплошной стрихнин. Кофе заваривала и отнесла ему кухарка. Она вне подозрений. Вы ведь знаете расположение дома. У Джаса были свои тайные дела. Некоторых людей не должны были видеть, как они приходят или уходят. Для этого существовал тот боковой ход в его кабинет. Принес туда кофе и позвонил. Он не упоминал, что у него кто-то был?