Смерть в мышином королевстве - [2]

В дверь спальной тихонько постучали.

— Войдите! — ответила Матильда, вытирая слезы батистовым платочком.

— Я принесла ваш завтрак, мадемуазель, — сказала горничная, ставя поднос на маленький инкрустированный столик у окна.

— Спасибо, Мари, но что-то мне совсем не хочется есть.

— Понимаю, мадемуазель, но думаю, что вам непременно нужно отведать пирога с клубникой. Вам он очень понравится.

Матильда взглянула на горничную. Ей показалось, что та хотела что-то сказать, но не осмеливалась произнести это вслух. Их могли подслушивать. «Пожалуй, следует попробовать пирог», — решила Матильда.

— Хорошо, Мари. Если ты настаиваешь, я, так уж и быть, съем кусочек. Ты можешь пока идти. Если что, я тебя позову.

Когда горничная вышла, Матильда взяла поднос и отнесла его на кровать. Задернув полог, она осторожно надломила пирог. Как она и ожидала, в нем была записка.

«Дорогая, любимая Матильда! — прочла она. — Я знаю, что это безумие, писать Вам, и еще большее безумие, просить Вас о свидании, но я действительно начинаю терять рассудок. Я жду Вас на нашем месте в саду. Приходите, как только сможете. Я буду там, когда бы Вы ни пришли. Только обязательно приходите. Я хочу сказать Вам что-то очень важное».

Письмо не было подписано. Из осторожности Мишель — так звали графа Пон-Л’евека — никогда не подписывал свои письма к ней и никогда не называл ее полным именем. Но в этом и не было необходимости. Матильда знала, от кого они.

Девушка взглянула на часы. Было без десяти минут десять. Венчание должно состояться в шесть вечера. У нее еще было время.

Она позвала горничную. Пока та помогала ей одеваться, Матильда дала ей четкие указания. Что следует отвечать, если ее отсутствие не пройдет незамеченным. Потом, бросив последний взгляд в зеркало, она через французское окно своей комнаты спустилась в сад.

Мишель ждал ее в дальнем конце сада. Он был бледен, его прекрасные усы печально поникли. Увидев приближающуюся Матильду, он бросился ей навстречу.

— Что с вами, Мишель, вы так бледны!

— Я не спал всю ночь, все думал, думал. И я не вижу другого выхода.

— Я тоже, — ответила Матильда удрученно.

— Нет, дорогая Матильда. Вы меня неправильно поняли. Я предлагаю вам бежать со мной. Мы убежим далеко-далеко. Мы можем сесть на пароход и уехать к берегам Новой Гвинеи, на Мышиный остров. Или в Америку. Куда пожелаете. У меня есть друзья. Они нам помогут. Договорятся с корабельными крысами. И я достаточно богат. Со мной вы ни в чем не будете знать нужды.

— Зачем вы так говорите, Мишель? Вы же знаете, что я бы вышла за вас, даже если бы вы были бедны как церковная мышь. Будь на то моя воля.

— Будь на то моя воля, — повторила она печально. — Но я не могу пойти наперекор отцу. Он возлагает большие надежды на этот брак. Я просто не могу поступить иначе.

— И сделать нас обоих несчастными.

— Видно, не судьба нам быть вместе.

— Значит мы пойдем наперекор судьбе, — сказал гвардеец решительно, неизвестно зачем хватаясь за шпагу. — Я никому не позволю отнять вас у меня. Я буду бороться до конца. Ради вас я готов пойти на все, даже на преступление.

— Прощайте, Мишель. Прощай, любимый! — прошептала Матильда.

Он протянул лапку, чтобы смахнуть слезинку с ее лица, но девушка повернулась и, не оборачиваясь, побежала по тропинке к дому. Он не посмел ее преследовать.

— Я не прощаюсь, — лишь тихо сказал он ей вслед.

Но она была уже далеко.

2. Несостоявшаяся церемония

И вот настал ненавистный для Матильды час.

На площади перед собором Семи Святых Мышей, в котором должно было проходить венчание, собралось столько народу, что и зернышку негде было упасть. Казалось, весь Маусвиль пришел поглазеть на участников церемонии. А поглазеть было на что. Один за другим к собору подкатывали роскошные экипажи. Высадив своих нарядно одетых пассажиров, они тут же отъезжали, чтобы освободить место для других, не менее роскошных карет и ландо.

Когда появилась невеста в белом подвенечном платье, толпа приветствовала ее радостными криками. Если бы только эти праздные зеваки знали, с каким трудом давался бедной Матильде каждый шаг. Она шла к алтарю, а ей казалось, что она идет на эшафот. Густая вуаль, составлявшая часть свадебного одеяния, скрывала мертвенную бледность ее лица не только от ликующей толпы, но и от ее отца, который вышагивал рядом с ней, гордо подняв голову и расточая улыбки за них обоих.

Гомон толпы слегка поутих, стоило невесте скрыться в соборе, но лишь для того, чтобы через несколько минут разразиться с новой силой: это собравшиеся на площади приветствовали короля и королеву. Рука об руку, королевская чета прошествовала ко входу в собор, и как раз в этот момент часы на башне собора пробили шесть, возвещая начало торжественной церемонии.

Однако, и тех немногих избранных, которые собрались внутри собора, и тех, кто толпился снаружи, одинаково ждало разочарование. Часы пробили четверть седьмого, а церемония все не начиналась.

Кардинал Моцарелла, которому по просьбе короля предстояло провести обряд венчания, старался ничем не выдать своего нетерпения. Но только он один знал, какого труда ему это стоило. Время от времени он бросал тревожный взгляд на собравшихся дам и кавалеров, и когда его глаза встречались с глазами короля, ему не оставалось ничего, как недоуменно пожимать плечами. В данном случае этот жест означал: «Ума не приложу, куда он мог запропаститься».