Смерть в Миракл Крик - [16]

Дальнейшее Мэтт помнил урывками, как старый фильм, где грубо нарезанные кадры скачками сменяются по мере вращения катушки. ТиДжей молотит кулаками по иллюминатору. ТиДжей сбрасывает кислородный шлем и бьется головой о стену. Китт пытается оттащить ТиДжея от стены.

– Вы попросили Пака прекратить сеанс?

Мэтт покачал головой. Сейчас, ясным днем, это было самое очевидное решение. Но тогда все смешалось.

– Тереза предложила закончить, но Китт отказалась, решив, что надо просто включить обратно плеер.

– Что сказал Пак?

– В комнате царил такой переполох, было очень шумно, так что я не все расслышал, но он упомянул, что раздобудет новые батарейки, только это займет несколько минут, – ответил Мэтт, взглянув на Пака.

– То есть Пак пошел разбираться с плеером. Что дальше?

– Китт сумела успокоить ТиДжея и надеть ему обратно шлем. Она пела ему песенки, чтобы он не бесился. Точнее, одну и ту же песенку. – песню Барни, на которой выключился мультфильм. Раз за разом, нежно и медленно, как колыбельную.

Сам Мэтт иногда, засыпая, мог слышать эту мелодию: «Я люблю тебя, ты любишь меня, мы счастливая семья». А потом резко просыпаться с ощущением, что сердце сейчас выскочит из груди, и будто видеть перед глазами картинку, как он отрывает толстую малиновую голову Барни и топчет ее, как фиолетовые лапы замирают посреди хлопка, а оставшееся без головы тело шатается.

– Что было потом? – спросил Эйб.

Все сидели тихо и спокойно, Китт напевала вполголоса, ТиДжей прильнул к ее груди с закрытыми глазами. Вдруг Генри сказал, что ему нужно пописать, и потянулся к банкам для мочи, стоявшим в дальнем конце комнаты. Грудью он наткнулся на ноги ТиДжея, тот вздрогнул, замахал руками и ногами, словно от дефибриллятора, принялся неконтролируемо пинать все вокруг. Мэтт оттащил Генри на место, но ТиДжей уже вырвался из шлема, бросил его на колени Китт и снова принялся биться головой.

Сложно поверить, что голова ребенка может столько раз подряд удариться о стальную стену с таким грохотом и не расколоться. Удары чередой следовали один за другим, буквально ужасая всех, кто их видел и слышал. Казалось, что следующий проломит ТиДжею голову. Мэтту захотелось стянуть собственный шлем, прижать ладони к ушам и зажмуриться. Казалось, Генри чувствовал то же самое. Он повернулся к Мэтту, широко распахнув глаза, яблоки чуть не выскакивали из глазниц, зрачки сузились до булавочного острия. Затишье перед бурей.

Мэтт взял маленькие ручки Генри в свои. Хотя их по-прежнему разделяли шлемы, он наклонился к Генри лицом к лицу, улыбнулся глазами и сказал, что все хорошо.

– Не забывай дышать, – добавил он и глубоко вдохнул, не отрывая взгляда от глаз Генри.

Генри дышал в такт с Мэттом. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Паника начала исчезать с лица Генри. Веки расслабились, зрачки расширились, в уголках губ заиграло подобие улыбки. В щели между верхними передними зубами Генри Мэтт заметил кончик лезущего зуба. Мэтт собирался сказать Генри, что у него скоро вылезет новый зуб, когда прозвучал грохот. Мэтт подумал сначала, что это разбилась голова ТиДжея, но звук был громче. С таким звуком могла бы колотиться о сталь сотня или тысяча голов сразу. Будто снаружи взорвалась бомба.

Мэтт моргнул – сколько это длилось? Десятую долю секунды? Сотую? А потом там, где было лицо Генри, появился огонь. Еще быстрее. Лицо, моргание, огонь. Лицо-моргание-огонь. Лицо-огонь.

Эйб долго молчал. Мэтт тоже. Просто сидел и слушал всхлипывания и вздохи со скамеек зрителей, из рядов присяжных, отовсюду, кроме стола подсудимой.

– Адвокат, вы хотите сделать перерыв? – спросил судья у Эйба.

Эйб взглянул на Мэтта, подняв брови. Морщины вокруг глаз и рта у того показывали, что он тоже устал, что не против остановиться.

Мэтт обернулся к Элизабет. Она, как и весь день, была необыкновенно сосредоточена, лицо не выражало ни малейшей заинтересованности. Он ожидал, что к этому моменту фасад треснет, она начнет причитать, как любила сына, как не смогла бы навредить ему. Хоть что-то должно было выказать отчаяние, которое должен бы испытывать любой человек, обвиненный в убийстве собственного ребенка, услышав подробности его смерти. К черту декорации, к черту правила. Но она ничего не говорила, ничего не делала. Просто слушала, уставилась на Мэтта с деловым любопытством, словно смотрела фильм о климате в Антарктиде.

Мэтту хотелось подбежать, схватить ее за плечи и встряхнуть. Хотелось встать рядом с ней прямо лицом к лицу и заорать, что его до сих пор преследуют кошмары. Например, Генри в тот момент, похожий на инопланетянина с детских рисунков, – шарообразная голова в пламени, остальное тело без повреждений, одежда не тронута, только ноги дергаются в беззвучном крике. Он хотел вложить эту картинку ей в голову, передать, телепатически или как-то еще, лишь бы взломать ее маску, скинуть куда подальше, чтобы она никогда не смогла ее отыскать.

– Нет, – ответил Эйбу Мэтт, уже позабывший об усталости. Ему уже не нужна была пауза, о которой он просил. Чем быстрее он отправит эту сволочь в царство мертвых, тем лучше. – Я готов продолжать.

Эйб кивнул.