Смерть в «Ла Фениче» - [8]

— Я ходил стричься, — ответил тенор.

— А не назовете фамилию вашего парикмахера? — вежливо полюбопытствовал Брунетти.

Тенор назвал парикмахерскую всего в нескольких кварталах от театра. Брунетти покосился на Фоллина, тот записал. Пусть завтра проверит.

— А когда вы приехали в театр, вы видели маэстро?

— Нет, нет. Не видел.

— То есть вы не видели его в семь тридцать вечера, когда прибыли в театр?

— Нет. Насколько я помню.

— А вы вообще кого-нибудь видели или говорили с кем-нибудь, когда прибыли?

— Нет. Никого не было.

И не успел Брунетти заметить, что это несколько странно, как Экевесте пояснил:

— Видите ли, я прошел сюда не через служебный вход, а через оркестр.

— Я и не представлял себе, что это можно, — признался Брунетти и стал прикидывать, как оттуда пройти за кулисы.

— Понимаете, — Экевесте опустил взгляд на свои сцепленные пальцы, — вообще-то нельзя, но у меня есть приятель-капельдинер, и меня он пускает, так что я могу и не ходить через служебный подъезд.

— Вы не объясните мне, зачем вы это сделали, синьор Экевесте?

Тенор, высвободив руку, повел его лениво и плавно, словно надеясь, что она сумеет рассеять вопрос или сама на него ответит. Но поскольку ни того, ни другого не случилось, он положил ее поверх другой руки и просто ответил:

— Я боялся.

— Боялись?

— Боялся маэстро. Я уже опоздал на две репетиции, и он страшно рассердился, он кричал. Он бывал такой неприятный, когда сердился. И мне не хотелось, чтобы все это снова началось.

Брунетти подозревал, что исключительно уважение к усопшему не позволило тенору прибегнуть к выражению более сильному, нежели «неприятный».

— Так вы прошли этим путем, чтобы с ним не видеться?

— Да.

— А вообще вы сегодня общались с ним или хоть видели? Кроме как со сцены?

— Нет.

Брунетти поднялся и снова очень театрально улыбнулся:

— Огромное спасибо, что уделили нам время, синьор Экевесте!

— Мне очень приятно, — отозвался тот, тоже вставая. Он посмотрел на Фоллина, потом снова на Брунетти, и спросил: — Я могу идти?

— Конечно. Если бы вы еще сообщили нам, где вы остановились.

— В «Гритти», — ответил он с таким же недоуменным видом, как прежде Дарди. Этого было вполне достаточно, чтобы уже всерьез озадачиться — может, и правда в Венеции нет других отелей?

Глава 3

Выйдя из гримерной, Брунетти обнаружил, что его уже дожидается Мьотти. Молодой полицейский объяснил, что Франко Санторе, режиссер, ждать отказался, заявив, что все, кто хочет с ним поговорить, найдут его в отеле «Фениче», что рядом с театром. Брунетти кивнул, с некоторым даже удовлетворением оттого, что, оказывается, в городе все-таки есть и другие отели.

— Значит, остается сопрано, — проговорил он, устремляясь в глубь коридора.

Стандартная прямоугольная карточка, приколотая к этой двери, гласила: Флавия Петрелли — Виолетта Валери. Под ней виднелась какая-то черточка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся строчкой китайских иероглифов, выведенных тонкой черной ручкой. Комиссар постучал, сделав головой знак обоим спутникам, чтобы подождали снаружи. И, услышав «Avanti!», открыл дверь.

В этой комнате его ждали две женщины, и, поражаясь сам себе, комиссар понял, что не может определить, которая, собственно, из них сопрано.

Нет, конечно, как истый итальянец, он не мог не знать «La Petrelli»[12] Но своими глазами Брунетти видел ее на сцене только раз, и то несколько лет назад, да еще пару раз — на нечетких газетных снимках.

Одна из женщин, посмуглее, стояла спиной к гримерному столику, другая сидела на деревянном кресле с прямой спинкой у дальней стены. Когда он вошел, ни одна не проронила ни слова, и Брунетти воспользовался этой паузой, чтобы хорошенько рассмотреть обеих.

Той, что стояла, он дал бы лет тридцать. На ней был фиолетовый свитер и длинная черная юбка, доходящая до черных кожаных ботинок на низком каблуке. Ботинки были из великолепной перчаточной кожи, и Брунетти припомнилась витрина Фрателли Россетти, и возмущение жены: это же безумие— тратить полмиллиона лир за пару ботинок! Вот они, те самые ботинки. Черные волосы до плеч, волнистые от природы— такие ни одному парикмахеру не испортить при всем старании. И при такой оливковой смуглости совсем неожиданные глаза — зеленые; как стекло, подумал Брунетти, но вовремя сделал поправку на ботинки: как изумруд.

Сидевшая в кресле казалась чуть старше. Ее волосы, в которых сквозило несколько седых прядок, были коротко острижены, как у римских императоров периода упадка. Эта суровая мужская стрижка только подчеркивала женственность всех черт. Сделав несколько шагов по направлению к сидящей, Брунетти сделал неопределенное движение, которое при желании можно было истолковать как поклон.

— Синьора Петрелли?

Та лишь кивнула.

— Встреча с вами — огромная честь для меня, жаль только, что встретились мы при столь печальных обстоятельствах. — Обращаясь к исполнительнице главной партии сегодняшнего спектакля, комиссар не мог не поддаться искушению заговорить цветистым оперным стилем, словно тоже играя свою роль.

Она снова кивнула, ни словом не облегчив ему тяжесть ведения беседы.

— Я хотел бы поговорить с вами о смерти маэстро Веллауэра. — Он глянул на другую женщину и добавил: — И с вами тоже, — оставив на усмотрение любой из них сообщить имя этой другой.