Смерть в чужой стране - [58]

Глава 17

Прошло три дня, и все три дня Брунетти почти ничего не делал. В квестуре он притворялся, что работает: просматривал бумаги, подписывал их, заполнял планы комплектования личным составом на будущий год, не заостряя внимания на том, что этим должен заниматься Патта. Дома он разговаривал с Паолой и детьми, которые были слишком заняты в начале учебного года, чтобы заметить, насколько он рассеян. Даже поиски Руффоло почти не интересовали его, поскольку он был уверен, что такой глупый и опрометчивый человек вскоре непременно совершит какую-нибудь ошибку и снова попадет в руки полиции.

Амброджани он не звонил, а при встречах с Паттой не упоминал ни об убийствах, одно из которых было очень быстро забыто прессой, а другое никогда и не считалось убийством, ни о базе в Виченце. Он проигрывал про себя сцены с молодой докторшей так часто, что это стало уже навязчивой идеей, вызывал в памяти короткие воспоминания: вот она выходит из моторки и подает ему руку; ее руки упираются в умывальник в морге, тело корежится в судорогах, вызванных потрясением; вот она улыбается, рассказывая ему, что через шесть месяцев начнет новую жизнь.

Работа полицейского такова, что он никогда не знает людей, смерть которых расследует. Как бы близко ему ни удавалось узнать их, поняв, каковы они на работе, в постели, в смерти, он никогда не узнает, каковы они были в жизни, и поэтому Брунетти ощущал особую связь с доктором Питерс и из-за этой связи чувствовал, что тем более обязан найти ее убийцу.

Утром в четверг, придя в квестуру, он говорил с Вьянелло и Росси, но никаких признаков Руффоло по-прежнему не было. Вискарди вернулся в Милан, оставив для страховой компании и полиции письменные описания двух человек, один из которых был очень высоким, а другой — бородатым. Все выглядело как грабеж, потому что замки на боковой двери были вскрыты отмычкой, а висячий замок, удерживающий металлическую решетку, спилен. Хотя Брунетти и не беседовал с Вискарди, его разговоров с Фоско и Вьянелло было достаточно, чтобы убедиться: никакого грабежа не было, если не считать денег, украденных у страховой компании.

В начале одиннадцатого один из секретарей принес почту и положил ему на стол несколько писем и конверт из оберточной бумаги размером с журнал.

Письма были обычными: приглашения на конференции, попытки продать ему особое страхование жизни, ответы на вопросы, которые он разослал в разные отделения полиции в других частях страны. Прочтя все это, он взял конверт и стал его рассматривать. Узкая полоска марок шла поверху, их было, по-видимому, штук двадцать. Все были одинаковые и изображали маленький американский флаг, на них стояла цена — двадцать девять центов. На конверте стояло его имя, за которым следовал адрес: «Квестура, Венеция, Италия». Он не знал, кто мог бы написать ему из Америки. Обратного адреса не было.

Он разорвал пакет, сунул в него руку и вытащил журнал. Взглянул на обложку и узнал медицинское обозрение, которое доктор Питерс вырвала у него из рук, когда он читал его в ее кабинете. Он пролистал журнал, задержался на мгновение на тех фотографиях, потом стал листать дальше. Ближе к концу между страницами он нашел три листа бумаги, очевидно ксерокопии. Он вынул их и положил перед собой.

Наверху он прочел: «Медицинский отчет», а потом, ниже, в графе «имя, возраст и чин пациента» — Дэниел Кейман, 1984 года рождения. История его болезни, занимавшая три страницы, начиналась с кори в 1989-м, нескольких кровотечений из носа зимой 1990-го, сломанного пальца в 1991-м и фиксировала серию посещений по поводу кожной сыпи на левой руке, появившейся два месяца назад. От посещения к посещению, как видел Брунетти, сыпь проступала отчетливее и все больше приводила в недоумение трех врачей, которые пытались его лечить.

8 июля мальчика в первый раз осмотрела доктор Питерс. Она сообщала своим аккуратным наклонным почерком, что «сыпь имеет неизвестное происхождение», но появилась она после того, как мальчик вернулся домой, съездив на пикник с родителями. Сыпь покрывала внутреннюю сторону руки от запястья до локтя, была темно-пурпурного цвета, но не чесалась. Для лечения был прописан крем для кожи с лекарственными добавками.

Через три дня мальчика привели снова с ухудшением. Сыпь начала мокнуть, саднить, и у ребенка была высокая температура. Доктор Питерс предложила провести консультацию у дерматолога в местной больнице Виченцы, но родители отказались показывать сына итальянскому врачу. Она прописала новый крем, на этот раз с кортизоном, и антибиотик, чтобы сбить температуру.

Спустя два дня мальчика снова привели в госпиталь, и его осмотрел другой врач, Жирар, который отметил в истории болезни, что мальчик испытывает сильную боль. Сыпь теперь походила на ожог и распространилась к плечу. Рука распухла и болела. Температура не падала.

Некто доктор Грэнчек, судя по всему, дерматолог, осмотрел мальчика и посоветовал немедленно отправить мальчика в военный госпиталь в Ландстул, в Германию.

Через день после этого его туда и отправили на медицинском эвакуационном самолете. Больше в истории болезни не было никаких пометок, кроме одной карандашной, сделанной аккуратным почерком доктора Питерс на полях, рядом с замечанием, что сыпь у мальчика теперь походит на ожог. Там стояло: «РСВ», а потом «ЖСП», март.