Смерть в белом галстуке - [48]
Сам сэр Дэниел выглядел истинным лондонским щеголем, а ярковатый галстук придавал его изящной голове с темными волосами легкую экзотичность, и казалось, что ни в каком ином месте сидеть он просто не мог. Он устроился за столом, сцепил пальцы и с нескрываемым любопытством взглянул на Аллейна.
— Вы, разумеется, Родерик Аллейн? — спросил он.
— Да.
— Я читал вашу книгу.
— Вы увлекаетесь криминалистикой? — улыбнувшись, поинтересовался Аллейн.
— До безумия! Я с трудом признаюсь вам в этом, потому что представляю, сколь часто вам приходится отбиваться от энтузиазма дилетантов. Мне тоже. «Ах, сэр Дэниел, просто уму непостижимо, как вы проникаете в души людей!» Господи, при чем здесь души? Достанет и желудков! Но нередко я вполне серьезно раздумываю, а не заняться ли мне судебной медициной!
— Но в таком случае мы потеряли бы великого эксперта, — заметил Аллейн.
— Звучит очень лестно, но, боюсь, не соответствует истине. Я слишком нетерпелив и привязываюсь к людям. Вот как в этом деле. Лорд Роберт был моим другом, и я оказался бы попросту неспособным взглянуть на него сторонним взором.
— Если вы имеете в виду, — возразил Аллейн, — что не испытываете к его убийце добрых чувств, то не испытываем их и мы, не так ли, Фокс?
— Нет, сэр, уж мы-то не испытываем.
На мгновение блестящие глаза Дэйвидсона задержались на Фоксе. Лишь скользнув по нему взглядом, доктор, казалось, включил и его в тесный кружок своей доверительности и внимания. «В то же время, — подумал Аллейн, — ему нелегко. Он не представляет себе, с чего начать», и вслух произнес:
— С вашей стороны было очень любезно позвонить нам и предложить свою помощь.
— Да, — кивнул Дэйвидсон. — Да, я это сделал, — он взял чрезвычайно красивое пресс-папье из нефрита и снова положил его на стол. — Даже не знаю, с чего начать, — он бросил на Аллейна оценивающий и даже насмешливый взгляд. — Я оказался в незавидной позиции человека, который одним из последних видел лорда Роберта.
С нескрываемой неприязнью Дэйвидсон следил, как Фокс вынимает свой блокнот.
— Когда вы его видели? — спросил Аллейн.
— В холле, непосредственно перед тем, как уйти.
— Как я понимаю, вы ушли после миссис Хэлкет-Хэккет, капитана Уитерса и мистера Доналда Поттера, уходивших каждый в отдельности и примерно в три тридцать.
От удивления у Дэйвидсона отвисла челюсть, он даже расцепил свои прекрасные пальцы.
— Вы не поверите, — сказал он, — но мне пришлось испытать немалую внутреннюю борьбу, прежде чем я решился признать это.
— Но почему?
И вновь этот едкий взгляд.
— Я вообще не хотел высовываться. То есть вообще. Мы — паразиты и скверно чувствуем себя, когда выступаем на процессах, связанных с убийством. Причем чем дольше такой процесс, тем сквернее. Кстати, полагаю, это действительно дело об убийстве? Сомнений никаких? Или мне не следует спрашивать?
— Почему не следует? Спрашивайте. По-видимому, был задушен.
— Задушен? — Дэйвидсон нагнулся вперед и вцепился пальцами в стол. Выражение его лица, как заметил Аллейн, претерпело едва уловимые изменения — так случается с теми, кто принимает услышанное на собственный счет. — Боже мой! — воскликнул Дэйвидсон. — Но ведь он же не Дездемона! Почему он не поднял шума? На нем остались следы?
— Нет. Никаких следов насилия.
— Никаких? А кто производил аутопсию?
— Кертис. Он наш эксперт.
— Кертис, Кертис… Ну да, конечно. Но как он объясняет отсутствие насилия? Сердце? С сердцем у него было неважно.
— Откуда вам это известно, сэр Дэниел?
— Дражайший, я тщательным образом осматривал его три недели назад!
— Вы! — воскликнул Аллейн. — Очень интересно. И что же вы обнаружили?
— Ничего утешительного. Явные признаки ожирения. Я прописал ему, как чумы, избегать курения сигар, воздерживаться от общественных функций и отдыхать два часа ежедневно. Я решительно настаивал, чтобы он ни на что не обращал внимания. Тем не менее, мой дорогой мистер Аллейн, состояние его сердца вовсе не таково, чтобы в любой момент ожидать неспровоцированного приступа. Разумеется, борьба могла его спровоцировать, но вы же говорите мне, что следы борьбы отсутствуют.
— Его ударили.
— Ударили? Почему же вы не сказали это сразу? А, это я не дал вам этой возможности. Понимаю. И преспокойно задушили? Как чудовищно и как хитроумно!
— Состояние сердца могло ускорить фатальный итог?
— Я бы сказал, да. Несомненно.
Внезапно Дэйвидсон запустил пальцы в свои живописные волосы.
— Этим отвратительным, непередаваемо отвратительным преступлением я оказался потрясен более, чем даже мог предположить. Мистер Аллейн, я испытывал к лорду Роберту глубочайшее уважение, и его невозможно преувеличить. Он казался комичным, эдаким аристократическим шутником, но с поразительным запасом обаяния. Но разве это исчерпывает его? Он обладал острым умом. В беседе он постигал все, даже невысказанное, и ум его был и тонок и силен. Я — человек из народа. Конечно, я обожаю своих изысканных друзей и понимаю — Christo mio,
