Смерть Сталина. Все версии. И ещё одна - [55]

.

Не вызывает сомнения, что в другое время охранник за такую выходку дорого бы поплатился и был прощён только потому, что часто болеющий Сталин осознавал свою физическую немощность.

С приближением осени, выполняя советы врачей, он стремился на юг, а в Москву возвращался в конце ноября.

В октябре 1949 года (вновь осенью) Сталина настиг второй микроинсульт, сопровождавшийся частичной потерей речи. Последующие два года он вынужден был брать длительный отпуск (август — декабрь 1950, 9 августа 1951 — 12 февраля 1952) и отправляться на юг.

Светлана Аллилуева вспоминает:

«В последнее время он жил особенно уединённо; поездка на юг осенью 1951 года была последней. Больше он не выезжал из Москвы, и почти всё время находился в Кунцеве»[157].

В 1951 году у Сталина начались провалы памяти. Хрущёв вспоминал, что иногда, сидя за столом и обращаясь к человеку, с которым общался десятки лет, Сталин вдруг останавливался в замешательстве и никак не мог назвать того по фамилии[158].

«Он очень раздражался в таких случаях, не хотел, чтобы это было замечено другими. А это ещё больше стимулировало угасание его человеческих сил. Помню, однажды обратился он к Булганину и никак не мог припомнить его фамилию. Смотрит, смотрит на него и говорит: «Как ваша фамилия?». — «Булганин». — «Да, Булганин!» — и только тут высказал то, что и хотел сначала сказать Булганину. Подобные явления повторялись довольно часто, и это приводило его в неистовство»[159].

Это же подтверждает Микоян, рассказывая об октябрьском (1952) пленуме:

«В последние годы жизни память Сталина сильно ослабла — раньше у него была очень хорошая память, поэтому я удивился, что он запомнил это предложение Молотова, высказанное им в моём присутствии Сталину шесть лет тому назад»[160].

Тут же Микоян оговаривается, что, по-видимому, нужные ему факты Сталин записывал, чтобы впоследствии использовать по своему усмотрению.

Болезнь прогрессировала. Летом 1952 года, осмотрев Сталина, его личный врач академик Виноградов обнаружил резкое ухудшение здоровья (прогрессирующий атеросклероз мозга) и рекомендовал ему отказаться от политической деятельности и уйти на покой. Сталин не прислушался — в разгаре были московский и пражский процессы, а также «мингрельское дело», которыми он дирижировал.

За два месяца до апоплексического удара Светлана приезжает к отцу на его день рождения и замечает резкие изменения цвета лица — оно стало красным. Светлана справедливо предполагает, что у него повысилось кровяное давление. Назначить лечение никто не может: личный врач арестован. Сталин никому не доверяет и занимается самолечением. Светлана пишет:

«Я была у него 21 декабря 1952 года, в день, когда ему исполнилось семьдесят три года. Тогда я и видела его в последний раз. Он плохо выглядел в этот день. — По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть, гипертонии — так как неожиданно бросил курить и очень гордился этим — курил он, наверное, не меньше пятидесяти лет. Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было. Виноградов был арестован, а больше он никому не доверял и никого не подпускал к себе близко. <…>

Он принимал сам какие-то пилюли, капал в стакан с водой несколько капель йода, — откуда-то брал он сам эти фельдшерские рецепты; но он сам же делал недопустимое: через два месяца, за сутки до удара, он был в бане (построенной у него на даче в отдельном домике) и парился там, по своей старой сибирской привычке. Ни один врач не разрешил бы этого, но врачей не было <…> (выделено мной. — Р. Г.) «Дело врачей» происходило в последнюю зиму его жизни. <…>

И вот я у него последний раз, — но я ведь не знала, что это — последний раз. Странно — отец не курит. Странно — у него красный цвет лица, хотя он обычно всегда был бледен (очевидно, было уже сильно повышенное давление). Но он, как всегда, пьёт маленькими глотками грузинское вино»[161].

Осенью 1952 года открылся XIX съезд партии. Предыдущий съезд состоялся в 1934 году, и Сталин, изменив правилу, сложившемуся в послевоенные годы, не уехал на юг и остался в Москве, лишив себя отпуска. Состояние здоровья не позволило ему присутствовать на всех заседаниях. Активную деятельность он перенёс на пленум ЦК, состоявшийся после закрытия съезда.

В день открытия пленума, 16 октября, он подал заявление об освобождении его от должности Генерального секретаря, мотивируя свою просьбу «состоянием здоровья». Сделано это было не с целью проверки ближайшего своего окружения (утверждение Авторханова). По-прежнему, у Сталина был незыблемый авторитет. В его руках оставались все рычаги власти и полный контроль над партией и страной. Однако он уже не мог работать в прежнем режиме и подумывал о постепенном отходе от дел, но в то же время, никому не доверяя и опасаясь за свою жизнь (подозрительность и боязнь покушения стали маниакальными), страшился выпустить из рук бразды правления.

Мария Ковригина, министр здравоохранения СССР, участник октябрьского пленума, запомнила усталое лицо Сталина, — он трижды выходил на трибуну и говорил, что не может больше быть секретарём ЦК и председателем Совета министров. Все его отговаривали. Она чувствовала неловкость: «У меня было впечатление, что мы мучаем старого больного человека»