Смерть Сталина - [15]

Хорошенько подумав, Сталин решил, что ему это не нужно.

29 октября Сталин из Сочи написал Молотову, Кагановичу, Андрееву (секретарю ЦК), Жданову (секретарю ЦК), Талю (заведующему отделом печати и издательств ЦК и члену редколлегии «Правды»):

«Прошу воспретить мещанской швали, проникшей в нашу центральную и местную печать, помещать в газетах «интервью» с моей матерью и всякую другую рекламную дребедень вплоть до портретов. Прошу избавить меня от назойливой рекламной шумихи этих мерзавцев».

Сталиным руководила отнюдь не скромность.

Михаил Афанасьевич Булгаков, пытаясь изменить отношение власти к себе, написал верноподданническую пьесу о молодом Сталине. Пьеса понравилась всем начальникам, кроме самого вождя, который запретил ее ставить. Булгаков не понял, что не смеет вкладывать в уста Сталину свои слова и заставлять его бегать по сцене. Сталин потом позволил играть себя в кино, но только как верховное божество.

Когда он в 1938 году запретил издавать книгу «Рассказы о детстве Сталина», все расценили это как проявление скромности. А реальная причина запрета была той же: вождь не хотел предстать перед подданными мальчиком, ребенком.

«Человек он был, безусловно, умный и неординарный, — вспоминал в интервью журналу «Коммерсантъ-Власть» Михаил Сергеевич Смиртюков, который с 1930 года работал в аппарате правительства. — А все остальное — результат саморекламы. Я видел, как Сталин постоянно и упорно демонстрирует окружающим, что он человек, который знает больше всех, видит дальше всех и понимает то, чего не могут понимать другие».

Смиртюков рассказывал, как были обставлены сталинские проходы по коридорам Кремля. Вождь шел размеренно, спокойно, причем смотрел не на того, кто с ним здоровался, а куда-то вдаль, впереди себя. Выражение лица было столь значительно, что люди думали: наверное, голова у него занята какими-то особыми мыслями, до которых нам, смертным, и не додуматься никогда…

Все это был холодный расчет умелого актера и режиссера в одном лице. Сталин не выходил за пределы своей роли небожителя, не позволял себе расслабляться — даже тогда, когда ему было по-настоящему плохо.

Лишь иногда Сталин испытывал какие-то человеческие чувства. В первых числах марта 1945 года маршала Жукова срочно вызвали в Ставку. С аэродрома отвезли на дачу вождя — тот плохо себя чувствовал.

«Задав мне несколько вопросов об обстановке в Померании и на Одере, — писал впоследствии Жуков, — и выслушав мое сообщение, Верховный сказал:

— Идемте разомнемся немного, а то я что-то закис.

Во всем его облике, в движениях и разговоре чувствовалась большая физическая усталость. За четырехлетний период войны Сталин основательно переутомился…

Во время прогулки Сталин неожиданно начал рассказывать мне о своем детстве. Он сказал, что рос очень живым ребенком. Мать почти до шестилетнего возраста не отпускала от себя и очень его любила. По желанию матери он учился в духовной семинарии, чтобы стать служителем культа. Но, имея с детства «ершистый» характер, не ладил с администрацией и был изгнан из семинарии».

Гуляли они почти час. Сталин тоже нуждался в собеседниках, а маршала Жукова считал достойным компаньоном. Хотя на склоне лет собственное детство казалось ему более счастливым, чем это было в реальности.

Характер Сталина изменился, когда он превратился в единоличного хозяина страны. Исчезла необходимость ладить с товарищами по политбюро, убеждать их в своей правоте, привлекать на свою сторону. Он мог позволить себе быть таким, каков он на самом деле.

Неприятные воспоминания о встрече со Сталиным сохранил генерал Шарль де Голль, который, будучи тогда лидером временного правительства Франции, только что освобожденной от нацистской оккупации, приезжал в Москву в декабре 1944 года.

Во время торжественного обеда Сталин тридцать раз поднимался с места, чтобы выпить за здоровье присутствующих русских. Первыми тоста удостоились народные комиссары — Молотов, Берия, Булганин, Ворошилов, Микоян, Каганович… Затем он перешел к генералам. Сталин торжественно называл пост, занимаемый каждым из них, и отмечал его заслуги. Обращаясь к главному маршалу артиллерии, он воскликнул:

— Воронов! За твое здоровье! Тебе поручено развертывать на полях сражений наши орудия всех систем и калибров. Благодаря этим орудиям мы громим врага. Действуй смелее! За твои пушки!

Обращаясь к главнокомандующему военно-морским флотом:

— Адмирал Кузнецов! Люди еще не знают всего, что делает наш флот. Терпение! Настанет день, и мы будем господствовать на морях!

Авиаконструктору Яковлеву:

— Я приветствую тебя! Твои самолеты очищают небо. Но нам их надо еще намного больше и чтобы они были получше. Дело за тобой!

Дойдя до Новикова, командующего авиацией, сказал:

— Это ты используешь наши самолеты. Если будешь использовать их плохо — должен знать, что тебя ждет.

Указав пальцем на одного из присутствующих, заметил:

— А вот начальник тыла. Он обязан доставлять на фронт материальную часть и людей. Пусть постарается делать это как следует! Иначе он будет повешен, как это делается в нашей стране.

Заканчивая тост, Сталин кричал тому, кого называл: