Смерть смотрит из сада - [54]

— В пятницу вечером вы звонили Вышеславскому и в десять часов приходили к нему.

После паузы она уточнила бесцветным голосом:

— Это и есть те новые сведения, о которых вы говорили на поминках?

Сыщик кивнул, решив преждевременно «благоверного» не позорить.

— А где Тоша? — вдруг спросила она.

— Вам лучше знать.

— Кажется, от калитки его голос… — Софья Юрьевна не договорила, явно собирая силы для борьбы, вот встала во весь свой матерый рост, зашагала по комнате. — Да, я заходила к Александру Андреевичу в пятницу.

— По порядку! Вы звонили…

— Он мне сам позвонил утром и пригласил к себе.

— Вот как! Встречу с Ненароковым отменил, а вам назначил.

— Видите ли… — Она закурила. — Еще накануне, в четверг, я пришла посоветоваться с ним насчет одной научной проблемы, которую я не имею права разглашать. Ночью он нашел решение и позвонил мне. Я извинилась, что очень занята, освобожусь поздно.

— И он ответил: «Буду ждать звонка»?

— Вечером я перезвонила, что приду к десяти. Он согласился. В кабинете за столом сидел труп.

— Пожалуйста, поподробнее!

— Дом был освещен, бесновалась музыка, дверь оказалась слегка приоткрытой.

— Вас это не удивило?

— Он предупредил о двери, ему трудно было ходить вверх-вниз по лестнице из-за остеохондроза.

— Вы и обычно так входили?

— Нет, в первый раз.

— Странно. Дальше.

— Вошла и не поняла вначале, он же сидел спиной.

— Да ведь кровь кругом!

— Не поняла сослепу, я в очках только работаю, не люблю… Свет от настольной лампы скудный. Поздоровалась еще с порога. Молчание. Удивилась и заговорила, подходя: «Александр Андреевич, что случилось? Вам нехорошо?» Тут — перерезанное горло. Кажется, я еще что-то сказала, не помню. Вот и все.

— Как это «все»?

— Ничего не помню, только горло в крови.

— Вы упали в обморок?

— Н-нет… не знаю. Я слегка опомнилась в роще.

— Домой вы вернулись около одиннадцати.

— Не помню.

— Невероятно! Как же вы не позвали на помощь?

— Я была в шоке.

— И все скрыли потом!

— Испугалась.

— Что подумают на вас?

— У меня нет мотива. Абсолютно нет мотива.

— Допустим. Так чего испугались?

— Я, Иван Павлович, рационалист по натуре, так же, как и вы…

— Я от этой истории, кажется, уже тронулся.

— В сторону мистицизма? Я тоже, даже иногда верится, что дьявол существует.

— Ваши речи туманны, — заметил Иван Павлович с беспокойством.

Сошла с ума после третьего убийства! Или тронулась уже после первого. Или ведет собственную непонятную игру. Женщины с характером неистовым, деспотическим так испугалась «дьявола», что не позвала на помощь, а потом врала и скрывала! Кто же этот «дьявол»? Раз. И два: если она говорит правду, вполне вероятно, что ребята слышали ее почти мужской бас, произносящий слова с разной интонацией… на разные, так сказать, голоса. Старик был зарезан раньше, и криминальное кольцо вокруг математика сжимается.

Софья Юрьевна продолжала с маниакальной монотонностью:

— У меня нет мотива. У меня не было мотива. Я всегда боготворила его.

— Если ваш муж был отцом Саши…

— Из него такой отец, как… Он вам про меня донес?

— Он.

— Меня это не волнует.

— А что вас…

— Кто меня подставил — вот в чем вопрос, вот в чем весь ужас.

— Кто-нибудь знал заранее о вашем визите?

— Никто, я уверена — на работе мы привыкли к конфиденциальности.

— Ваш супруг знал.

Она отмахнулась со злостью.

— Софья Юрьевна, а если случилось роковое совпадение: убийца проник в кабинет перед вашим приходом и успел скрыться?

— В такого рода случайности я не верю. Ему перерезали горло, как и дочери, как и внуку — разве случайно?

Оба вздрогнули: в комнату вошел — или, скорее, вполз — согбенный муж и опустился перед женой на колени.

— Софа, прости!

— Убирайся.

— Я виноват перед тобою, но не смей обзывать меня слабаком! Не доводи до крайности! Ты лечилась от облучения, ты! Как и академик твой! У вас не могло быть детей, а не у меня…

— Отвяжись, худая жизнь.

— Господи! — возопил «благоверный». — Где ж справедливость? Ты только что призналась, что всю жизнь любила этого старца…

— Кончай припадок.

— Я полюбил тебя с первого взгляда, а ты согласилась стать моей женой, потому что он отверг тебя?.. Понимаете, — великан развернулся на коленях к Ивану Павловичу, — она просто сказала мне, что сам Вышеславский предложил ей место в группе. Она скрыла, что объяснялась тут в Вечере… Двадцать один год псу под хвост!

— Псу под хвост! — мстительно повторила ядерщица и, не удержавшись, слегка пнула мощной ногой в крутой зад «благоверного».

Он вскочил, но не ушел, а уселся в уголок на стул, глядя исподлобья.

«Двадцать один год псу под хвост!» — продолжало звенеть в ушах математика, он хотел переспросить, уточнить, но молча глядел на беснующихся супругов; перевел взгляд за окно, где зеленым золотом пылало лето. «Все время жара, будут ли грибы… осенние опята…» — вкралась неуместная мысль, и даже сердце заныло от видения увядающего леса, где пряный лист пахнет вином и шуршит, сухой, витают паутинки и в тени орешника возникнет вдруг пень, облепленный опятами… Иван Павлович очнулся. Идея безумная, дерзкая, требуется проверка, глубокая и тщательная. Его холодноватый голос ворвался в распаленную перепалку:

— Вы приходили до похорон прощаться с покойницей?