Смерть смотрит из сада - [51]

— Заходил иногда.

— В последние его деньки?

— И в последние.

— В кабинете вселенские судьбы-то решали?

Математик нечаянно поймал взгляд Анны — исступленно любопытный — и как будто невольно ответил:

— Случалось, и в кабинете.

Следователь переспросил сухим официальным тоном:

— Вам приходилось бывать в кабинете Вышеславского перед его смертью?

— Приходилось, — твердо подтвердил Иван Павлович.

— Где вы располагались?

— Располагались? — До Ивана Павловича не доходил смысл этих вопросов, но опасность он почуял, как зверь, инстинктивно.

— Сидели где? Академик, как я мыслю, по старой привычке никого в кабинет не пускал — священное место.

— А Кривошеину?

— То коллега.

— А журналиста?

— Наверно, в виде исключения, уж очень важные встречи. У него, кроме кресла, и присесть негде. На свою кровать вас пускал?

Математик внезапно вспомнил разговор с журналистом.

— Я на подоконнике сидел, всего раза два-три и был у него наверху.

— Когда в последний раз?

— Кажется, в среду.

— Бумаги на столе трогали?

— Не помню. Хотя… да, я записал одно уравнение.

— Что ж, поищем листок с вашей записью.

— А в чем, собственно, дело?

Следователь сказал после паузы:

— На одном из листов бумаги для печатания, которыми преступник вытирал руки, отпечаток вашего большого пальца. Я позвонил сейчас Игорю — он подтвердил.

— Окровавленный отпечаток? — уточнил Иван Павлович с внезапной внутренней дрожью.

— Кабы окровавленный, я б не тут с вами беседовал. — Сергей Прокофьевич вроде смягчился. — Сегодня ночью вы оба в кабинете «наследили».

— Мы с Анной поднимались…

— Знаю. «Пальчик» с дверной ручки показался мне странно знакомым… чисто зрительная память, профессиональная. Сверяю с тем, что на бумажке, — ваш? И у математика как раз не брали отпечатки. Ну, Игорь удостоверился.

— Смешно оправдываться…

— Уверяю вас, Иван Павлович, ничего смешного тут нету. Мотив вычислить несложно, по вашим же версиям: молодая соседка, внебрачный сын, догадка деда. У вас есть машина, однако вы сопровождали Рюмину на электричке.

— У меня мотор барахлит.

— У вас все барахлит — и мотор, и зажигалка, да?

Иван Павлович мельком посмотрел на Анну — она ответила непроницаемым взглядом.

— Вы собираетесь меня арестовать?

— Я в некотором недоумении, — признался следователь.

— Да ну?

— Не пижоньте. Поджилки-то трясутся?

— Трясутся. — Иван Павлович усмехнулся. — Мне все-таки придется в полную силу вступить в борьбу.

— Поясните!

— С самого начала судьба подталкивала — еще с нападения на Анну. А я все раскачивался.

— Да нет, вы очень активны.

— Не очень. В чем же недоумение?

— Зачем вы признались — по собственному почину! — что Вышеславский позвал вас перед своей гибелью? Помните, из окна кабинета.

— Вы полагаете, мы созвонились — и к ночи я пришел к нему в дом?

— Разве не логично? Так объясните же, как человек разумный, с какой целью вы затронули тот момент.

— Бесцельно. Мне нечего было скрывать. Я не убийца, не сумасшедший — человек разумный, вы сказали.

Сергей Прокофьевич вздохнул и взглянул на наручные часы.

— Никто из подозреваемых, кроме Тимоши, на учете в психлечебнице не состоит. И не состоял. Хотя это не стопроцентное доказательство вменяемости. Мне пора. Из Вечеры — ни шагу! А вам, девушка, посоветовал бы пожить у родных, только дайте мне координаты.

— У меня в Москве нет родных.

— Прискорбно. Ну, у знакомых.

— Я пока поживу здесь.

— Любопытство мучает?.. Иван Павлович, вы под подозрением, а девушка на вашей ответственности.

Оба смотрели ему вслед, как удалялся он медленной тяжелой походкой; обернулся, закрывая калитку; Иван Павлович быстро подошел, спросил:

— Вы обследовали мертвый палец?

— Отправили на экспертизу в Москву. Есть такой центр, полузасекреченный, там сделают глубокий анализ. По предположению нашей лаборатории, его забальзамировали составом смол на основе вазелина плюс эфир. В общем, для человека, имеющего материалы, это не проблема.

— Среди подозреваемых нет химиков. Кривошеина, конечно, могла достать какое-нибудь руководство…

— При желании любой…

— Не скажите. До недавнего времени все, что касалось мумифицирования, было строго засекречено. Египетская «Книга мертвых» в советский период, по-моему, не издавалась.

— А вы, Иван Павлович, говорят, крупный ученый.

— Я теоретик.

Анна сидела на верхней ступеньке крыльца и смотрела на подходившего «теоретика» с тем же загадочным любопытством. Он остановился напротив, она произнесла полушепотом:

— Вы мне говорили, что ни разу не были в кабинете академика!

— Я соврал инстинктивно, еще не догадываясь о подоплеке — меня насторожил твой заговорщицкий взгляд и его якобы небрежный тон. Почему ты ему не донесла?

— Я вам отплатила, вы же спасли мне жизнь.

— Анна, не до шуток.

— Я не шучу.

— Ты не донесла, потому что знаешь, кто убийца?

— Не знаю. Я так устала, Иван Павлович.

Он наклонился и погладил ее по голове, как ребенка, по волосам, распущенным до самых досок крыльца.

— Почему ты не уезжаешь, коль Сергей Прокофьевич разрешил?

Она не ответила.

— Ладно, благодарю за доверие. Ты не пожалеешь — мы его вычислим.

Она спросила задумчиво:

— Почему тогда на станции вы назвали Юлию своей женой?

— Чтоб ты меня не боялась.