Смерть сказала: может быть - [3]

Лоб слушал его с явным изумлением. Был ли Флешель маньяком или же он потешался над визитером — новоявленным филантропом, которого направили сюда господа благотворители?

— К каким слоям общества принадлежат ваши коллеги?

— Да к любым.

— Люди пожилые?

— Не обязательно. Но в большинстве случаев пенсионеры… в прошлом учителя, офицеры, инженеры.

— А женщины?

— Нет. Их я избегаю. Они чересчур впечатлительны. Главное — слезно не уговаривать тех, кто решился себя убить. Не придавать их жесту слишком большого значения.

— Как я полагаю, они, ваши коллеги, католики?

— Не все. Здесь не место для проповеди. Нельзя проявить и признака осуждения. Нет и речи об отпущении грехов. Или, скажем, о том, чтобы врачевать душу. Мы не священники, не врачи.

— Но в таком случае я не вижу…

— Это трудно сформулировать. Я и сам толком не знаю…

Флешель аккуратно закрутил крышку-стаканчик на термосе.

— В сущности, — продолжил он, — мы возрождаем право человека на убежище. Тот, кто помышляет о самоубийстве, нигде не чувствует себя дома. Выходит, ему некуда податься. Он оказался изгоем общества. Вот мы как раз и заменяем ему в каком-то смысле общество. Мы не что-то определенное. Никакого ярлыка… Мы существуем — и этим все сказано. К нам взывают, и мы отзываемся. Нам часто поверяют жуткие вещи. Мы выслушиваем как люди, которых ничем и никогда не поразишь. Преступник и тот имеет право на наше внимание. Любое живое существо имеет право на наше внимание. По крайней мере, я так считаю… Извините… Но философия не по моей части.

Он приблизил пламя зажигалки к Лобу, который подносил к губам сигарету, и этот жест старика глубоко тронул его.

— Извиниться должен я, — сказал он. — Я принимал вас за спасателей по линии Красного Креста. Знаете, я воспитывался в Женеве…

— Мадам Нелли мне говорила. В этом нет ничего зазорного.

Флешель снова улыбнулся, как бы выражая сдержанное расположение, и Лоб отметил для себя, что старик и сам не прочь поговорить, совсем как те, кто звонит ему по телефону.

— Верно, я кажусь вам бесчеловечным со своими расспросами, — сказал он. — Ремесло страхового агента, по сути счетовода, не располагает к сердечным излияниям…

— Даже и не представляю, в чем заключается ваша работа, — перебил Флешель.

— А, да просто в составлении сводок по смертности населения, учитывая различные показатели: возраст, пол, профессию, чтобы определить процент страховки. Если можно так выразиться, занимаюсь прогнозированием, но, по мере изменения материальных условий жизни, эти прогнозы устаревают. Поэтому-то и приходится проводить бесконечные опросы в самых разных областях.

— Невесело, — покачал головой Флешель. — Если я правильно вас понял, вы обеспечиваете рентабельность смерти.

— Грубо говоря, да. Но мы не только констатируем факты, мы стремимся осуществлять предварительные, что ли, меры.

— Реклама, — сказал Флешель, — конференции, наглядные пособия… В общем, понятно!… Филантропия — не что иное, как… Ладно, не хочется обижать вас.

Лоб направился к двери, на ходу бросив взгляд на пустынную площадь. У соседнего здания комиссариата тихонько урчал двигатель полицейской машины. Город спал, расцвеченный ночными огнями. Что сейчас с девушкой, которая звонила им? Может быть, завороженно смотрит на лежащий перед ней револьвер или на пузырек с таблетками… Или ждет наступления дня и глядит в это мгновение на пустынную улицу, на пальму напротив окна, умело подсвеченную, словно театральная декорация… Или прислушивается к упрямому биению жизни внутри себя…

Лоб обернулся. Флешель, откинувшись на спинку стула, нога на ногу, мирно курил, и Лобу показалось вдруг, что он виноват в чем-то необъяснимом, чего он никогда не сумеет сформулировать Молча он сделал несколько шагов.

— Нет, — прошептал он наконец, — я не обиделся. Не моя вина, что я не знал всего этого… — Он жестом обвел комнату, телефон, шкаф с картотекой. — Мне повезло, — продолжил он, — у меня обеспеченное существование. Счастлив ли я, это другой вопрос!… Я мог бы жить на свою ренту. Мне хотелось стать полезным.

— Совершенно уверен, что вам удалось это, — вежливо заметил Флешель.

Сунув руки в карманы, Лоб опять зашагал по комнате. С такими людьми, как Флешель — фанатиками своего дела — не спорят. Право на убежище! Слова-то какие! В один прекрасный день ему снова придется отправиться в путь, а одиночество уже подкарауливает у порога. Телефонный звонок пригвоздил его к месту, как выстрел. «Она!» — подумал Лоб.

Флешель не спеша снял трубку.

— Да… Я вас прекрасно слышу… Ах нет, сожалею… Звоните пожарникам… Нет, нет. Повторяю вам, это не по нашей части… Не за что!

Он повесил трубку.

— В чем дело?

— У какой-то дамы кошка вскарабкалась на крышу, и она никак не может ее дозваться. О-о, такое случается с нами сплошь и рядом. Люди путают нас с аварийной службой. К нам обращаются, разыскивая собаку, или проконсультироваться относительно покупки квартиры. Случается, нас принимают за службу советов по любовным проблемам. «Я располнела, а моему жениху нравятся только худые. Что мне делать?»

Флешель рассмеялся и сразу стал заурядным стариком.

— А вы не посылаете их куда подальше? — спросил Лоб.