Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [88]

— Что ж тут удивительного!

— А вот Джордж считает, что это ненормально, и даже консультировался по этому поводу с каким-то новомодным специалистом по нервным расстройствам. Тот сказал, что, по его мнению, беде нужно смотреть прямо в глаза, а не бежать от нее. Это лучший способ подавить неприятные эмоции после нервного потрясения. Принцип, очевидно, тот же, что в авиации, когда летчика после катастрофы сразу же снова отправляют в полет.

— Иначе говоря, клин клином вышибают. Может быть, специалист рекомендует устроить еще одно самоубийство?

Сандра спокойно возразила:

— Он рекомендует перебороть ассоциации, которые вызывает этот ресторан. Ведь, в конце концов, это всего лишь ресторан. Он предложил Джорджу устроить там обычную веселую вечеринку, по возможности с тем же составом гостей.

— Радость гостей не поддается описанию.

— Тебе это так неприятно, Стивен?

Сердце сжалось от мгновенного испуга. Он торопливо сказал:

— Нет-нет, мне все равно. Только мне эта затея кажется очень уж мрачной. Лично меня она, собственно, мало трогает. Я думал о тебе, но если ты не против, то что же…

Она прервала его:

— Я как раз против. Мне очень не хочется идти. Но Джордж Бартон поставил нас в такое положение, что мы не можем отказаться. Ничего не поделаешь! Я с тех пор не раз уже бывала в «Люксембурге». Да и ты тоже. Туда ведь без конца приглашают.

— Но не при таких обстоятельствах.

— Это верно.

— Ты права, отказываться неудобно. Если сказать, что нас не устраивает день, боюсь, что последует новое приглашение. И тем не менее, Сандра, я не вижу причины, по которой ты должна себя мучить. Пойду я, а ты в последний момент можешь сослаться на головную боль или на простуду. Словом, что-то придумать.

Она вскинула подбородок.

— Это трусость. Нет, Стивен, если пойдешь ты, то пойду и я. В конце концов, — она дотронулась до его руки, — как бы мало ни значил наш брак, он, по крайней мере, предполагает, что все наши трудности мы делим пополам.

Он смотрел на нее не отрываясь, потрясенный горькой фразой, так небрежно слетевшей с ее губ, как будто бы она говорила о чем-то малозначительном, с чем давно свыклась и примирилась.

Стряхнув с себя оцепенение, он спросил:

— Почему ты так говоришь: «как бы мало ни значил наш брак»?

Она спокойно взглянула на него:

— Разве это не правда?

— Нет, тысячу раз нет. Наш брак для меня все на свете.

Она улыбнулась:

— Да, я тебя понимаю. Мы как хорошо пригнанная упряжка. Тянем дружно, и результаты вполне удовлетворительные.

— Я не то хотел сказать. — Его сердце учащенно забилось. Он крепко сжал руку Сандры. — Сандра, разве ты не знаешь, что в тебе вся моя жизнь?

И она вдруг поверила в искренность его слов. Поверила, хотя все это было так для нее неожиданно, почти невероятно.

Он держал ее в объятиях и осыпал поцелуями, и с губ его слетали бессвязные восклицания:

— Сандра, Сандра, я люблю тебя. Я так боялся… так боялся тебя потерять.

Она сама не понимала, как спросила:

— Из-за Розмэри?

— Да. — Он отпустил ее и отступил назад. На лице его появилось глупо-растерянное выражение. — Так ты знала… о Розмэри?

— Конечно. С самого начала.

— И ты все поняла?

Она покачала головой:

— Нет. До сих пор не могу понять. И вряд ли когда-нибудь пойму. Ты ее любил?

— По-настоящему нет. Я любил тебя.

Горький ком подкатил к ее горлу.

— С той самой минуты, когда увидел меня у стола? — спросила она, цитируя его же собственные слова. — Не надо повторять эту ложь. Это ведь была ложь!

Его не обезоружило это неожиданное нападение. Подумав, он неторопливо заговорил:

— Да, это была ложь. И, как ни странно, вместе с тем и не ложь. Я начинаю верить, что это была правда. Попытайся понять, Сандра. Ты ведь знаешь людей, которые всегда находят благовидный предлог для того, чтобы как-то завуалировать свои далеко не благовидные поступки, людей, которые «должны быть честными», хотя на самом деле просто не желают быть добрыми. Они считают «своим святым долгом» непременно передать вам, что такой-то сказал то-то. Они настолько привыкли лицемерить, что до гробовой доски доживают с убеждением, что все подлости и низости совершались ими из чистого альтруизма. А теперь постарайся представить себе, что существуют люди противоположного склада, изверившиеся в себе и в жизни, циничные, склонные видеть в своих поступках только дурное. Когда я с тобой познакомился, то понял: ты та женщина, которая была мне нужна. Это-то уж, во всяком случае, не ложь. И сейчас, оглядываясь на прошлое, я прихожу к убеждению, что если бы это было не так, я бы ничего не добился.

— Ты не был в меня влюблен, — сказала она с горечью.

— Да. Я вообще ни в кого не был влюблен. Я был изголодавшимся бесполым существом, кичившимся своим чистоплюйством. И вдруг я влюбился, буквально с первого взгляда. Это была слепая, сумасшедшая, щенячья любовь. Как летняя гроза — налетела, отшумела и прошла. Поистине — как «сказка в пересказе глупца. Она полна трескучих слов и ничего не значит…»[97].

Помолчав, он добавил:

— Здесь, в Ферхейвене, я очнулся и понял самое главное.

— Что же?

— Единственное, что для меня по-настоящему что-то значило, была ты. Возможность сохранить твою любовь.