Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [34]
Яхмос, скрючившись, сполз с сиденья. У него вырвался хриплый стон. Лицо Себека исказилось от муки.
— Помогите, — закричал он. — Пошлите за лекарем…
Из дома выскочила Хенет.
— Ты звал? Что такое? Что случилось?
Ее крики услышали другие.
— Вино… отравлено, — еле слышно произнес Яхмос. — Пошлите за лекарем…
— Опять беда! — завизжала Хенет. — Наш дом и вправду проклят. Скорее! Спешите! Пошлите в храм за жрецом Мерсу, он опытный и знающий лекарь.
Имхотеп нервно ходил взад-вперед по главному залу. Его красивые одежды были испачканы и измяты, но он их не менял и не мыл тела. Лицо его осунулось от беспокойства и страха.
В глубине дома слышались приглушенные причитания и плач — плакали женщины, проклиная злой рок, опустошающий дом. Громче других рыдала Хенет.
Из бокового покоя доносились голоса лекаря и жреца Мерсу. Последний пытался привести в чувство Яхмоса. Ренисенб, потихоньку проскользнув с женской половины в главный зал, прислушалась, и ноги сами понесли ее к отворенной двери, где она остановилась, уловив нечто успокоительное в звучных словах молитвы, которую нараспев читал жрец от лица Яхмоса.
— О Исида, великая в своем могуществе, укрой меня от всего худого, злого и кровожадного, заслони от удара, нанесенного богом или богиней, от жаждущих мести мертвых мужчины или женщины, что задумали погубить меня…
Еле слышный стон сорвался с губ Яхмоса.
Ренисенб тоже присоединилась к молитве жреца:
— О Исида, великая Исида, спаси его, спаси моего брата, Яхмоса, ведь ты умеешь творить чудеса… От всего худого, злого и кровожадного, — повторила она и в смятении подумала: «Вот в чем причина того, что происходит у нас в доме… В злобных, кровожадных мыслях убитой женщины, жаждущей мести».
И тогда она мысленно обратилась прямо к той, о ком думала:
«Ведь не Яхмос убил тебя, Нофрет, и, хотя Сатипи была его женой, почему он должен отвечать за ее поступки? Она никогда не слушалась его, да и других тоже. Сатипи, которая убила тебя, умерла. Разве этого недостаточно? Умер и Себек, который только грозился, но не причинил тебе никакого зла. О Исида, не дай Яхмосу умереть, спаси его от мести и ненависти Нофрет».
Имхотеп, который в полной растерянности продолжал метаться по залу, поднял глаза и увидел дочь. Лицо его стало ласковым.
— Подойди ко мне, Ренисенб, дочь моя.
Она подбежала к отцу, и он обнял ее.
— Отец, что они говорят?
— Что у Яхмоса еще есть надежда, — глухо отозвался он. — А Себек… Тебе известно про Себека?
— Да, да. Разве ты не слышишь причитаний?
— Он умер на рассвете, — сказал Имхотеп. — Себек, мой сильный и красивый сын. — Голос его прервался, он умолк.
— О, какой ужас! И ничего нельзя было сделать?
— Было сделано все что можно. Ему давали снадобья, чтобы рвотой исторгнуть яд. Поили соком целебных трав. Его обложили священными амулетами и читали над ним всесильные заклинания. И все бесполезно. Мерсу искусный лекарь. Если он не мог спасти моего сына, значит, на то была воля богов.
Голос жреца-лекаря оборвался на высокой заключительной ноте заклинания, и он появился, отирая пот со лба.
— Ну? — бросился к нему Имхотеп.
— Милостью Исиды твой сын остался в живых, — торжественно провозгласил лекарь. — Он еще слаб, но опасность миновала. Власть зла слабеет.
И продолжал обыденным тоном:
— К счастью, Яхмос выпил гораздо меньше отравленного вина, чем Себек. Он отбивал по глотку, а Себек, по-видимому, опрокинул в себя не один ковш.
— Вот и тут сказалась разница между братьями, — печально проговорил Имхотеп. — Яхмос робкий, осторожный, медлительный, он никогда не спешит, даже когда ест и пьет. А Себек, расточительный и щедрый, ни в чем не знал меры и, увы, поступал опрометчиво.
И настойчиво переспросил:
— А в вине на самом деле был яд?
— Нет никаких сомнений, Имхотеп. Мои молодые помощники дали допить остатки вина животным, и те подохли, кто раньше, кто позже.
— А как же я? Я пил это же вино часом раньше, и ничего не случилось.
— Значит, тогда в нем еще не было отравы. Яд всыпали позже.
Имхотеп ударил кулаком одной руки по ладони другой.
— Здесь у меня в доме, — заявил он, — ни одна живая душа не осмелилась бы отравить моих сыновей. Такого не может быть. Ни одна живая душа, говорю я!
Мерсу чуть наклонил голову. Лицо его было непроницаемо.
— Об этом судить тебе, Имхотеп.
Имхотеп стоял, нервно почесывая за ухом.
— Я хочу, чтобы ты послушал одну историю, — вдруг сказал он.
Он хлопнул в ладоши и, когда вбежал слуга, приказал:
— Приведи сюда пастуха.
И, обратившись к Мерсу, объяснил:
— Этот мальчишка немного не в себе. Он с трудом понимает, что ему говорят, и порой плетет нечто несуразное. Но глаза у него есть, и видит он хорошо. Он всей душой предан моему сыну Яхмосу, который добр к нему и терпим к его недостаткам.
Вошел слуга, таща за руку худого темнокожего мальчишку с раскосыми глазами и напуганным бессмысленным лицом. На пастухе, кроме короткого передника, ничего не было.
— Говори, — приказал Имхотеп. — Повтори то, что ты мне только что рассказал.
Мальчишка стоял повесив голову и теребил свой передник.
— Говори, — крикнул Имхотеп.
Опираясь на палку и прихрамывая, в зал вошла Иза. Она вгляделась в присутствующих тусклыми глазами.
