Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [31]

— Хори, а что она увидела? Там, на тропинке. Мы же ничего не видели. Там ничего не было.

— Для нас ничего.

— А для нее? Значит, она увидела Нофрет, Нофрет, которая явилась, чтобы отомстить. Но Нофрет умерла и замурована в своем саркофаге. Что же Сатипи увидела?

— Видение, которое предстало перед ее мысленным взором.

— Ты уверен? Потому что если нет…

— Да, Ренисенб, что если нет?

— Хори, — протянула к нему руку Ренисенб, — как ты думаешь, все кончилось? Со смертью Сатипи? Вправду кончилось?

Хори взял ее руку в свои, успокаивая.

— Да, да, Ренисенб, разумеется, кончилось. И тебе, по крайней мере, нечего бояться.

— Иза говорит, что Нофрет меня ненавидела… — еле слышно произнесла Ренисенб.

— Нофрет ненавидела тебя?

— По словам Изы.

— Нофрет умела ненавидеть, — заметил Хори. — Порой мне кажется, что ее ненависть простиралась на всех до единого в доме. Но ты ведь не сделала ей ничего плохого?

— Нет, ничего.

— А поэтому, Ренисенб, у тебя в мыслях не должно быть ничего такого, за что ты могла бы себя осудить.

— Ты хочешь сказать, Хори, что если мне придется спускаться по тропинке в час заката, то есть тогда, когда умерла Нофрет, и если я поверну голову, то ничего не увижу? Что мне не грозит опасность?

— Тебе не грозит опасность, Ренисенб, потому что, когда ты будешь спускаться по тропинке, я буду рядом с тобой и никто не осмелится причинить тебе зла.

Но Ренисенб нахмурилась и покачала головой.

— Нет, Хори, я пойду одна.

— Но почему, Ренисенб? Разве ты не боишься?

— Боюсь, — ответила Ренисенб. — Но все равно это нужно сделать. В доме все дрожат от страха. Они сбегали в храм, накупили амулетов, а теперь кричат, что нельзя ходить по тропинке в час заката. Нет, не чудо заставило Сатипи пошатнуться и упасть со скалы, а страх, страх перед злодеянием, которое она совершила. Потому что лишить жизни того, кто молод и силен, кто наслаждается своим существованием, — это злодеяние. Я же ничего дурного не совершала, и, даже если Нофрет меня ненавидела, ее ненависть не может причинить мне зла. Я в этом убеждена. И, кроме того, лучше умереть, чем постоянно жить в страхе, поэтому я постараюсь преодолеть свой страх.

— Слова твои полны отваги, Ренисенб.

— На словах я, сказать по правде, более бесстрашна, чем на деле, — призналась Ренисенб и улыбнулась. Она встала. — Но произнести их было приятно.

Хори тоже поднялся на ноги и встал рядом.

— Я запомню твои слова, Ренисенб. И как ты вскинула голову, когда произносила их. Они свидетельствуют об искренности и храбрости, которые, я всегда чувствовал, живут в твоем сердце.

Он взял ее за руку.

— Послушай меня, Ренисенб! Посмотри отсюда на долину, на реку и на тот берег. Это — Египет, наша земля. Разоренная войнами и междоусобицами, разделенная на множество мелких царств, но скоро, очень скоро она станет единой — Верхний и Нижний Египет снова объединятся в одну страну, которая, я верю и надеюсь, обретет былое величие. И в тот час Египту понадобятся мужчины и женщины с сердцем, полным отваги, женщины вроде тебя, Ренисенб. А мужчины не такие, как Имхотеп, которого волнуют только собственные доходы и расходы, и не такие, как Себек, бездельник и хвастун, и не такие, как Ипи, который ищет только чем поживиться, и даже не такие добросовестные и честные, как Яхмос. Сидя здесь, можно сказать, среди усопших, подытоживая доходы и расходы, выписывая счета, я осознал, что человеку наградой может служить не только богатство, а утратой не только потеря урожая… Я смотрю на Нил и вижу в нем источник жизненной силы Египта, который существовал еще до нашего появления на свет и будет существовать после нашей смерти… Жизнь и смерть, Ренисенб, не так уж и важны… Вот я, всего лишь управляющий у Имхотепа, но, когда я смотрю вдаль, на Египет, то испытываю такие покой и радость, что не поменялся бы своим местом даже с нашим правителем. Понимаешь ли ты, Ренисенб, о чем я говорю?

— По-моему, да, Хори, но не все. Ты совсем не такой, как те, кто внизу, я это уже давно поняла. И когда я здесь рядом с тобой, я испытываю те же чувства, что и ты, только смутно, не очень отчетливо. Но я понимаю, о чем ты говоришь. Когда я здесь, все то, что внизу, — показала она, — кажется таким незначительным — все эти ссоры и обиды, шум и суета. Здесь от этого отдыхаешь.

Нахмурив лоб, она помолчала, а потом, чуть запинаясь, продолжала:

— Порой я рада, что мне есть куда уйти. И тем не менее… есть что-то такое… не знаю, что именно… что влечет меня обратно.

Хори отпустил ее руку и сделал шаг назад.

— Я понимаю, — мягко сказал он. — Песни Камени.

— Что ты говоришь, Хори? Я вовсе не думаю о Камени.

— Может, и не думаешь. Но все равно, Ренисенб, ты слышишь его пение здесь, не сознавая этого.

Ренисенб смотрела на него, сдвинув брови.

— Какие удивительные вещи ты говоришь, Хори. Как я могу слышать его пение здесь? Так далеко от дома?

Но Хори лишь тихо вздохнул и покачал головой. Насмешка, мелькнувшая в его глазах, озадачила ее. Она рассердилась и даже чуть смутилась, потому что не могла понять его.

Глава 13 Первый месяц лета, 23-й день

1

— Можно мне поговорить с тобою, Иза?

Иза напряженно вгляделась в фигуру, появившуюся на пороге. В дверях с подобострастной улыбкой на лице стояла Хенет.