Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [11]

— Она очень красива… — задумчиво произнес Яхмос.

— Да, она недурна собой, — фыркнула Сатипи, — но не умеет себя вести. Плохо воспитана. Грубит нам и даже не извиняется.

— Может, это вы грубы с ней?

— Я сама вежливость. Мы с Кайт оказываем ей должное почтение. Во всяком случае, у нее нет оснований жаловаться на нас твоему отцу. Мы ждем своего часа.

Яхмос пристально взглянул на нее.

— Что значит «своего часа»?

Сатипи многозначительно рассмеялась.

— Это чисто женское понятие, тебе его не постичь. У нас есть свои секреты и свое оружие. Нофрет следовало бы держаться поскромнее. В конце концов, жизнь женщины проходит на женской половине, среди других женщин.

В ее голосе прозвучала угроза.

— Твой отец не всегда будет здесь, — добавила она. — Он снова уедет в свои северные владения. Вот тогда посмотрим!

— Сатипи…

Сатипи рассмеялась громко и весело и исчезла в глубине дома.

2

У водоема резвились дети: два сына Яхмоса, здоровые, красивые мальчики, больше похожие на мать, чем на отца; трое детишек Себека, включая младшую крошку, едва научившуюся ходить, и четырехлетняя Тети, хорошенькая девочка с печальными глазами.

Они смеялись, кричали, подбрасывали мячи, порой ссорились, и тогда раздавался пронзительный детский плач.

Сидя рядом с Нофрет и не спеша отхлебывая пиво, Имхотеп заметил:

— Как любят дети играть возле воды. Сколько я помню, всегда было так. Но, клянусь Хатор[21], какой от них шум!

— Да, а здесь могло бы быть так покойно, — тотчас подхватила Нофрет. — Почему бы тебе не сказать, чтобы их сюда не пускали, пока ты здесь? В конце концов, следует быть почтительным к хозяину дома и дать возможность ему отдохнуть. Разве не так?

— Видишь ли… — не сразу нашелся что ответить Имхотеп. Мысль эта была новой для него, но приятной. — По правде говоря, они мне не мешают, — неуверенно закончил он. И добавил с сомнением в голосе: — Дети привыкли играть на берегу водоема.

— Когда ты уезжаешь, разумеется, — быстро согласилась Нофрет. — Но, по-моему, Имхотеп, принимая во внимание все, что ты делаешь для семьи, им полагалось бы проявлять к тебе больше почтительности, больше уважения. Ты слишком снисходителен, слишком терпелив.

— Я сам во всем виноват, — проговорил Имхотеп, добродушно вздыхая. — Я никогда не требовал особого почтения.

— И посему эти женщины, твои снохи, пользуются твоей добротой. Им следует дать понять: когда ты возвращаешься сюда на отдых, в доме должны быть тишина и покой. Я сейчас же пойду к Кайт и скажу ей, чтобы она увела отсюда своих детей, да и остальных тоже. Тогда сразу станет тихо.

— Ты очень заботлива, Нофрет, и добра. Ты всегда печешься о том, чтобы мне было хорошо.

— Раз хорошо тебе, значит, хорошо и мне, — отозвалась Нофрет.

Она поднялась и направилась к Кайт, которая стояла на коленях у воды, помогая своему младшему сыну, капризному, избалованному мальчишке, отправить в плавание игрушечную деревянную ладью.

— Уведи отсюда детей, Кайт, — требовательно сказала Нофрет.

Кайт непонимающе уставилась на нее.

— Увести? О чем ты говоришь? Они всегда здесь играют.

— Но не сегодня. Имхотепу нужен покой. А дети чересчур шумят.

Грубоватое, с крупными чертами лицо Кайт залилось краской.

— Не выдумывай, Нофрет! Имхотеп любит смотреть, как дети его сыновей здесь играют. Он сам говорил.

— Но не сегодня, — повторила Нофрет. — Он велел передать, чтобы ты увела всю эту свору в дом. Он хочет побыть в тишине… со мной.

— С тобой… — Кайт не договорила, поднялась с колен и подошла к беседке, где полусидел-полувозлежал Имхотеп. Нофрет последовала за ней.

Кайт не стала деликатничать.

— Твоя наложница говорит, что детей надо увести. Почему? Что они делают плохого? За что их прогоняют отсюда?

— Потому что так желает господин, разве этого недостаточно, — ровным голосом произнесла Нофрет.

— Вот именно, — раздраженно подхватил Имхотеп. — Почему я должен объяснять? Кому принадлежит этот дом, в конце концов?

— Потому что она так захотела. — Кайт повернулась к Нофрет и смерила ее взглядом.

— Нофрет заботится о том, чтобы мне было удобно, хочет сделать мне приятное, — сказал Имхотеп. — Больше никому в доме нет до этого дела, кроме, пожалуй, Хенет.

— Значит, детям больше нельзя здесь играть?

— Когда я возвращаюсь домой на отдых, нет.

— Почему ты позволяешь этой женщине, — вдруг гневно вырвалось у Кайт, — настраивать тебя против твоей собственной плоти и крови? Почему она вмешивается в давно заведенные в доме порядки?

Имхотеп счел нужным показать свою власть и заорал:

— Порядки в доме завожу я, а не ты! Вы все тут заодно — поступаете, как хотите, устраиваетесь, как вам удобно. И когда я, хозяин этого дома, возвращаюсь из странствий, никто не уделяет должного внимания моим желаниям. Позволь тебе напомнить, что здесь хозяин я! Я постоянно думаю о вас, забочусь о вашем будущем — и где благодарность, где уважение к моим нуждам? Их нет. Сначала Себек ведет себя нагло и непочтительно, а теперь ты, Кайт, пытаешься меня в чем-то упрекать. Почему я обязан вас содержать? Поостерегись так разговаривать со мной, иначе я перестану вас кормить. Себек заявляет, что он уйдет. Вот и скажи ему, пусть уходит и прихватит с собой тебя и детей.