Смерть по высшим расценкам - [76]

После некоторой паузы адвокат сказал:

— Ничего не скажешь. Аргумент железный.

В комнате снова наступила тишина, которую нарушил батлер[10]. Заглянув в дверь, он спросил:

— Мэм, простите, я хотел узнать — джентльмены останутся обедать?

Лина посмотрела на Павла:

— Оставайтесь, пообедаем вместе. Как?

Вопрос как будто бы был задан всем, но он отлично понял: она хочет, чтобы остался только он. Помедлив, сказал:

— Лина, у нас с Джоном куча дел, завтра мы хотим вылететь в Майами, чтобы посмотреть на вашего соседа Кейеса. В другой раз.

Она отвела взгляд в сторону, чтобы тут же посмотреть на Шапиро:

— Гленн, а вы?

— Спасибо, у меня тоже есть дела в городе.

— Но это ведь действительно важно, чтобы они встретились с Кейесом?

— Я думаю, очень важно. Похоже, Кейес в самом деле как-то связан со всей этой историей.

Глава 34

Войдя в следственный кабинет тюрьмы Лефортово, Свирин сел за стол и, положив на край стола пачку сигарет «Мальборо» и кубик цейлонского чая, некоторое время сидел молча.

Приступив к допросам Панкратьева и Барченко, он взялся за тяжелую и, главное, не свою работу, поскольку допросами подследственных, как правило, полагалось заниматься штатным следователям СИЗО Лефортово.

Вдобавок он умышленно выбрал самый трудный путь, целиком сосредоточившись на беседах с Панкратьевым.

Поня был намного умнее и изворотливее туповатого и примитивного Барика, но он в этой паре был ведущим, а выиграть в игре, считал Свирин, можно, лишь переиграв ведущего.

Подумав об этом, нажал кнопку селектора:

— Я жду Панкратьева, как там с ним?

— Он уже здесь, товарищ полковник. Вести?

— Да, приведите.

Примерно через минуту в дверь постучали.

— Входите, — сказал Свирин.

Дверь открылась, конвоир впустил в кабинет Поню и из-за его спины посмотрел на Свирина. Этот взгляд означал, что заключенный может быть опасен, но Свирин, не глядя, сказал негромко:

— Все в порядке, оставьте нас одних.

После того как дверь за конвоиром закрылась, Поня, на котором был его неизменный синий спортивный костюм, остановился у двери.

Посмотрев на вошедшего, Свирин кивнул:

— Добрый день, Виталий Васильевич, садитесь. Помедлив, Панкратьев сел напротив, не ответив на его приветствие.

— Начнем беседу? — спросил Свирин. Панкратьев отвернулся, делая вид, что изучает что-то в окне. Наконец сказал:

— Ладно, давайте начнем. — Видимо решив что-то про себя, Поня наконец повернулся к нему: — Скажите, Федор Андреевич, ну, вот как на духу — вам не надоело со мной возиться?

— Нет, не надоело.

— Ведь мы одну и ту же волынку тянем вот уже который допрос. Зачем вам это?

— Затем, что я вожусь с вами ради вашего же добра.

— Интересно. Ради моего же добра?

— Да, ради вашего же добра. — Придвинул к Панкратьеву пачку «Мальборо» и чай. — Держите, это ваше.

— Мое… — Лицо Пони, и так искривленное давней травмой, скривилось еще больше. — Спасибо, но вы ведь знаете: другого из-за этого я вам говорить не буду.

— Знаю. Но я знаю также, что такое хорошие сигареты и хороший чай в камере СИЗО. Что же насчет разговоров — ваше право говорить то, что вы хотите.

— То, что я хочу… Что ж, тогда ладно. — Поня не спеша спрятал сигареты и чай в карман куртки. — Значит, вы возитесь со мной из-за моего же добра?

— Не только. Я вожусь с вами, чтобы изобличить человека, который сделал вам лично много зла. При этом, конечно, он сделал много зла всему обществу, и мне лично тоже. Но вам он насолил особенно. Ой-ой-ой как насолил.

— Что-то я не понял. Кто это мне так много насолил?

— Вы отлично знаете кто.

— Не знаю. Объясните, что это за человек?

— Виталий Васильевич, вы отлично знаете, что это за человек. Его зовут Георгий Кирьяков, он же Косой.

— Федор Андреевич… — Поня тяжело вздохнул. — Ну опять вы. Ну не знаю я этого Косого, хоть убейте.

— Знаете, Виталий Васильевич, хорошо знаете. Просто вы не хотите давать против него показания.

— Ну вот, опять… Какие показания, Федор Андреевич? Как я могу давать показания против человека, которого не знаю?

— Вы его знаете и можете дать против него показания. Но вас удерживает от этого, во-первых, ложно понятое чувство верности так называемому бандитскому долгу. Во-вторых, вас удерживает от показаний против Косого смертельный страх. Вы его смертельно боитесь.

— Федор Андреевич, я, может, и боялся бы его, если б знал. Но я его не знаю.

— Вы его знаете, но чтобы освежить ваши знания, я хочу прояснить вам кое-что. Как, прояснить?

— Федор Андреевич, да пожалуйста, проясняйте.

— Я хочу прояснить все, что происходит между вами и Кирьяковым. Послушайте, вам это будет полезно.

— Федор Андреевич, слушать вас ведь не вредно. Все ж меньше в камере буду торчать.

— Это верно. Итак, мы будем считать, повторяю, будем считать, а не считаем, что Георгий Кирьяков, он же Косой, дал задание вам и Барченко убить Ларису Александровну Князеву, что вы и попытались сделать. Но ей, к счастью, удалось спастись. Чтобы узнать, где она находится, вы подключились к ее домашнему телефону, а также к домашним телефонам ее ближайших подруг, Маргариты Петровны Корякиной и Анастасии Евгеньевны Бариновой. Таким образом вы узнали, что к Корякиной должна прийти внучка Князевой Полина Гжибовская. Проникнув в квартиру Корякиной, вы связали пожилую женщину, заклеили ей рот, пытаясь выяснить местонахождение Князевой, стали ее пытать и в конце концов убили. После этого вы стали ждать появления Гжибовской, но вместо нее в квартиру Корякиной пришли другие люди, которые, оглушив и связав вас и Барченко, позвонили в милицию, которая вас арестовала. Так было дело?