Смерть отца - [95]

– Извините меня, господин граф за вопрос, – говорит Эрвин, – и нет у него семьи, у графа Бодо, уединившегося в лесах?

– Нет, – отвечает граф, удивляясь такому глупому вопросу.

– Гм-м, – бормочет священник, которого мучает вопрос гусей, – быть может, мы нарушим одиночество графа…

– Боже упаси! – обещает граф Эбергард, – я ведь по пути к нему.

И до такой степени загорелся граф своей идеей показать гостям из Берлина такой невероятно важный образец Пруссии, что в голосе его звучит упрек. – Время от времени он приглашает своих друзей на охоту. Ведь он лучший из охотников среди нас, – завершает граф Эбергард свою патетическую речь, энергично вскакивает, забрасывая ружье на плечо. Псы, ворча, вскакивают вместе с ним. Испуганная курочка на яйцах в корзине кудахчет. Общее смятение воцаряется в кухне.

– В путь! – командует граф. Трое господ торопятся за своим куртками.

Возок графа мал для всей компании. Гейнц приказывает Руди запрячь охотничий возок деда. Священник садится в графский возок, ибо именно к нему были обращены слова графа, да и столь щедрое приглашение было дано благодаря священнику Фридриху Лихту. Эрвин и Гейнц садятся в возок деда, и граф уже взмахивает кнутом, но Гейнц просит его повременить минутку, бежит в дом, и выносит оттуда два охотничьих ружья и патронташи к ним. Одевает одно из ружей на плечо, второе дает Эрвину.

– Ты и вправду думаешь пойти на охоту с этим юнкером? – удивлен Эрвин и не берет в руки ружье.

– Для отвода глаз, Эрвин, – шепчет ему Гейнц, – чтобы там не отличались от них всех.

– Почему не отличаться от всех? Зачем быть подобными этим юнкерам?

– В путь! В путь! – подгоняет граф Эбергард.

Гейнц толкает ружье в руки Эрвина.

– Какое это имеет значение, – шепчет он, сдвинув брови, – ну, бери уже.

Возки несутся по тропам между нивами, и Гейнц старается не отстать.

– Как прекрасна эта земля, – восхищается священник, – нет границ зеленым полям.

– У Германии нет границ, – выпрямляется граф на своем сиденье, взмахивает кнутом, но вдруг замедляет скачку. Дикий кот бежит в поле, и ружье графа срезает его. Крольчиха перебегает дорогу с одного поля на другое, граф промахивается, крольчиха убегает. Священник вздыхает с облегчением. Леса восточной Пруссии темны и безмолвны. Свежий утренний холод в сумерках леса насыщен запахами сосен, земли и плесени. Иногда проносится порыв ветра, колеблет деревья, исчезает, и снова в лесу устанавливается безмолвие. Издали доносятся смутные удары топоров. Птицы перекликаются, кукушка молчит, но вдруг тоже подает голос. И далеко разносится эхо ее кукованья. Ветки обламываются и падают. Белка прыгает и маленькими своими лапками перебирает ствол дерева. Граф останавливает возок. Конь издает ржание. Белка замерла почти перед его копытами. Любопытные глазки смотрят на них.

– Какая красота! – шепчет граф. – Какое чудесное создание!

Белка возвращается к дереву и быстро взбирается на огромную высоту, и когда достигает кроны, направляет граф на нее ружье, но тут же его опускает.

– Слишком она красива, – говорит с удивлением, замахивается кнутом, и конь срывается с места.

Священник Лихт опять облегченно вздыхает, но тело его согнуто, будто он получил удар. А лес все погружается в безмолвие и окутывается туманом, словно бы паром. Далеко раскинувшиеся болота сопровождают их путь. Болота эти знамениты тем, что здесь президент Гинденбург одержал великую победу, сумев, со своими генералами, окружить в этих болотах десятки тысяч русских солдат. Порыв ветра оттуда веет холодом. Озера, одно за другим, на, в общем-то, короткой дороге, и на берегах их высятся заросли камышей. Здесь лес более редок, и однообразные пространства наносят тоску. Неожиданной плешью открывается посреди леса поляна. Зеленая свежая трава. Огромные срубленные стволы лежат в траве, и многолетние каштаны устремляют свои стволы в небо. На равнине, между полями, небольшое село. Выглядящие богато красные крыши кажутся покрытыми лаком. Стадо овец пылит по проселочной дороге. Нежны и тонки линии, начертанные весной. Голубизна небес, молодая зелень садов, светлый тон красных крыш, белизна обновленных известкой домов. Только леса по горизонту равнины тянутся резкими пятнами цвета. Вдали, между равниной и лесом, мерцают воды озера. Стая диких гусей взлетает ввысь. Белизна их крыльев поигрывает на ветру медленными взмахами. И внезапно звуки выстрелов разрывают воздух, звук падающих в воду подбитых гусей, и злой лай вокруг.

– Охота уже началась, – говорит граф Эбергард, и с большим волнением погоняет коня. Священник возле него пригнулся еще ниже.

Лес, куда они въезжают, совсем густ и хаотичен. Охотничьи возки осторожно продвигаются между деревьями-великанами, и громкими звуками тишину, словно хлыстами, секут выстрелы, и замолкают. Добрались до пересечения троп. Вывеска на стволе гигантского дерева возвещает: «Частная дорога! Въезд запрещен!»

– Здесь, – с почтительным придыханием говорит граф Эбергард, – это дорога к жилищу графа Бодо.

Домик, мерцающий между деревьями, построен из древесных бревен. Стекла в небольших окнах овальной формы, и жалюзи яркого зеленого цвета – единственное украшение внешних коричневых стен домика.