Смерть от тысячи ран - [42]

— Простой крестьянин, — простонал Батист.

Колумбиец слегка надавил на нож, острие лезвия вошло в плоть пониже соска. Выступила капелька крови.

Латапи икнул и коротко вскрикнул.

Капелька превратилась в струйку. Следуя по очертаниям мышцы, Тод провел лезвием к наружной части грудной клетки. Надавив сильнее, он почувствовал, что добрался до ребер. Струйка сделалась потоком, а крик перешел в протяжный вой. Когда Тод вытащил нож, вой затих, его сменило прерывистое дыхание.

Батист сглотнул, выдохнул, вдохнул, попытался поднять голову, передумал. Только бы не видеть этих глаз.

— Так что, ты по-прежнему не можешь нам помочь? Ты ничего не видел? Никого?

Между двумя судорожными вдохами крестьянин попытался убедить их, что он ничего не знает. Что они должны ему верить. Что ему ничего ни от кого не надо. Он боялся того, что они сделают с ним, если узнают, что он видел, и потому молчал.

Снова появился «ка-бар».

— Поработали слева, теперь займемся правой стороной. — Тод обернулся к Нери и кивком дал ему знак перевести.

Однако перевод не требовался: он прочел это во взгляде Батиста. Приложив нож к груди помертвевшего от ужаса крестьянина, палач сделал новый надрез.

Батист взвыл, задергался, стал рваться из своих пут, отталкиваться ногами, вертеться во все стороны, как только мог. Чтобы бежать, чтобы все это прекратилось.

Тод трудился старательно, невозмутимо, прерывая работу и поднимая лезвие, точно карандаш, когда его жертва слишком уж сильно двигалась. На сей раз он не ограничился нанесением перевернутой галочки под соском и обвел его кружком. Затем поддел плоть ножом и отрезал кусок, как от бифштекса. Свободной рукой он ухватился за отрезанный край и, резким движением оторвав от тела Батиста Латапи, бросил окровавленную плоть на землю.

Крестьянин обмочился и потерял сознание.

Помещение заполнил запах мочи. Тод вздохнул:

— Принеси воды. Ведро.

Нери отвел глаза и не отреагировал.

— Ведро!

Прежде чем спотыкаясь отправиться в кухню, Нери на какое-то мгновение уставился на измученное тело и выступающие сквозь красное мясо кости. Вскоре он вернулся.

Колумбиец оценивающим взглядом рассматривал свою работу.

— Жаль, герыча нет.

— Чего?

— Герыча. Героина. Наркоты. Чтобы он не окочурился. Раньше применяли опиум. Герыч действует так же, — Тод протянул руку к Нери. — Давай! — И окатил водой своего пленника; тот зашевелился, но в себя не пришел. Тод взглянул на Нери. — Глаза от папаши, а это, — он указал на окровавленного Батиста, — от мамочки. Хотя не совсем. La pobrecita[99] мало что знала о своей родине. Она была малышкой, когда покинула Нанкин, и никогда больше туда не возвращалась.

Нери вырвало.

Тод отвернулся.

— Я сам научился. Китайское название этой пытки «Leng T’che», «смерть от тысячи ран». Специально для предателей и убийц. — Сам он начал применять ее, когда вступил в батальон Альваро Грео-Переса, который в то время еще не был доном Альваро. — Просто капитаном. Но уже приближенным Кастаньо, нашего главного начальника.

Нери не прислушивался к монологу колумбийца — он не сводил глаз с крестьянина.

— Американцы научили нас, как вести psywar, психологическую войну. Главное — надо произвести впечатление, напугать, понимаешь? Потом уже у каждого свои примочки. Кастаньо, например, нравилась электропила. Это быстрее и не так утомительно. Он очень любил этой штукой вырезать парням живот. А я всегда предпочитал делать свою работу неторопливо. Дон Альваро позволял, для него главным был результат. — Заметив, как Нери ошеломлен, Тод язвительно хмыкнул и пощелкал пальцами, чтобы вернуть его к действительности. — Ты думаешь, мы кто, а? Тебе что, твоя семья и Каннаваро не объяснили? — Подойдя к Батисту, он несколькими пощечинами привел его в чувство. — Мысль всегда должна быть понятна.

Латапи заморгал. Вспомнил об огне, сжигающем его грудь. Боль вернулась, рот наполнился густой слюной. Издав протяжный вой, он попытался сплюнуть.

Схватив за волосы, Тод приподнял его голову:

— Продолжим.

Теперь не было нужды задавать вопросы.

— Автомобиль. Первый автомобиль. Семь выстрелов. Да, семь выстрелов. Семь. Семь выстрелов. Они хотели его убить. Они хотели убить того человека, но он их сам убил. Семь. Он кричал, ему было больно. Они хотели его убить. Семь раз. Он стрелял семь раз.

— Тихо, тихо. Ты видел, как приехал автомобиль.

— Да. — Батист отхаркнул слюну.

Подошел Нери:

— Что ты там делал?

— Я… Я… Ничего.

Тод показал ему «ка-бар».

— Нет! Черномазый! Я пришел из-за черномазого. На его виноградник.

Нери повторил, и Тод вспомнил разоренный виноградник на опушке леса, где умерли Хавьер, Феито и Руано.

— Ты хотел уничтожить его виноградники? Почему?

— Это… черномазый.

— И ты их не любишь?

Батист отрицательно покачал головой.

— И где живет эта обезьяна?

Выслушав, они переглянулись и кивком головы дали друг другу понять, что место им знакомо, они там были. Ферма молодой женщины с собакой. Никакого черномазого, только женщина, собака и… мужчина. Белый.

— Врешь! — Тод глубоко пырнул Латапи ножом и одним быстрым движением вырезал ему левую грудь.

Нери заткнул уши.

— Эй, не спим! — Тод отвесил крестьянину пощечину рукой с зажатым в ней окровавленным куском мяса. — Нет там черномазого!