Смерть октановых богов - [34]

– Калининград и область? – буркнул Спасский.

– Что? – не понял Денис.

– Самая крайняя точка России, причем в окружении западных стран – Калининград и область, а не Питер, – поправил Константин. – Не надо путать.

– А! – махнул рукой Гвоздь. – Про Калининград вообще молчу! Его там совсем в порошок должны были… Сомневаюсь, что хоть кто-то, мало-мальски похожий на человека, там остался. Вот! Так и в Питер нечего идти, что в этой радиоактивной болотине делать? На Север податься? Там народа мало жило, глядишь, и не били по северным территориям, только холодно, наверное, там, аж жуть. Как в вечной мерзлоте спасаться? Я точно не выживу. Куда еще? С Черномором вроде кто-то из Твери сотрудничал, но то – ученые! А я двадцать лет ни к чему умному не прикасался. В Москву? А там что? Тоже радиоактивная зона? Этакий большой оплавленный курган, размером вот от Ярославля и до Ростова прям!

– Напрасно так думаешь, – перебил Спасс, – у Кизляка с Черномором связи были с Москвой. И контракт, кажется, на поставку послушных людей. Но идти туда действительно не стоит. Окапываются они, кажись. Роют, копают, не хотят никого в Москву пускать, а выпускать – тем более. Всех пришлых отстреливают.

– Во-во, – кивнул Денис, – куда ни сунься – везде какая-нибудь лажа. Сам же говоришь, что даже во Владимире – и там людоеды обжились. Куда податься-то?

– Ты пока не думай об этом, – махнул рукой Спасс. – Знай себе делай, о чем договаривались, а там, глядишь, и не надо будет никуда уходить.

– Ну, хорошо, – пожал плечами Гвоздь, продолжая объезжать отбуксированные к краю шоссе ржавые остовы. За разговором они и не заметили, как добрались. Осталось повернуть и проехать через сетчатые ворота, обвитые колючей проволокой и утыканные приваренными острыми штырями. Странно, но в этот раз обошлось без нападений хорей. Может, тварям пока было не до этого? Надо готовиться к долгой зиме, рыть норы, укреплять подходы к жилью. – Я поспрашиваю, поинтересуюсь у приятелей. Приведу тебе статистику.

– Только осторожней, Денис. Только осторожней. – Спасс начал запахивать расстегнутый меховой тулуп. Автомобиль уже проехал через ворота и затормозил у здания вокзала, где проживало «высшее руководство», в том числе и Спасский. – Если Арушуков узнает, что ты задаешь о нем странные вопросы, то, боюсь, тебя выгонят. И это самое мягкое, что могут сделать. Еще он может…

– Не пугай, Константин Семенович, – перебил его Денис. – Сомневаюсь, что после ядерной войны я уже чего-то боюсь. Сделаю в лучшем виде! И даже баба-диверсант не узнает!

– Та, что несколько дней назад цистерну взорвала? – переспросил майор.

– Она самая, Константин Семенович. Она самая.

– Ты считаешь, она опять явится?

– А ты, товарищ майор, думаешь, что она сюда ради пацана и «Хаммера» полезла? Просто так взорвала цистерну с газом?

– А ведь верно, – согласился Спасс. – Что-то большее ей было нужно. Что-то значительно большее.

– Именно! – кивнул Денис и улыбнулся сквозь густую бороду. – А это значит, что она сюда еще вернется.

А ведь верно! Эта баба сюда еще вернется. И это опять станет полной неожиданностью для всех. И Спасский, кажется, знает и ее, и что ею движет…

В глубокой задумчивости Константин вышел из «Тойоты» и направился к вокзалу. За первыми тяжелыми и высокими деревянными дверями его встречали охранники – здоровые молодцы в черных масках, с «калашами» и прочим оружием. Например, из-за перевернутого набок стола, подпертого мешками с песком, выглядывал пулемет. Атаман любил безопасность и соответствующе оборудовал вход и высокие окна. Те, что не были заколочены тройным слоем досок, тоже охранялись бойцами в масках. Почему в масках, если каждый знал, кто есть кто? Неясно, но бзики атамана Арушукова в Ордене не обсуждались.

– Майор? – кивнул главный, Шкурко Савелий. Он даже не потрудился встать или отставить в сторону алюминиевую кружку с дымящимся напитком. Чем только ни пытались заменить чай в Ордене. В итоге остановились на недорогой смеси иван-чая, листов смородины и малины, закупаемой у кочевников. Вполне себе вкусный и бодрящий напиток получился.

– Шкура, – кивнул в ответ Спасский и остановился напротив мужика в маске. – Ничего, что тут я пришел?

– Ну, пришел и пришел, – развел руками старший. – Ты тут раз по пять в день носишься. Мы твою рожу за километр узнаем. Даже если паранджа будет надета. Чего зря прыгать-то? Не Арушуков ты, и нечего просить его почестей.

Спасс поднял руки вверх, соглашаясь, и пошел к следующей двери. Утверждение, что он – не Арушуков, его очень злило. Мало того, что у разгильдяев отсутствует хоть какое-то представление о субординации, так еще и дисциплина хромает на обе ноги. Ну, ничего… Майор поднимет этот вопрос перед атаманом. Совсем расслабились!

Спасский, наконец, вошел на вокзал. Огромное помещение с высоченными потолками давным-давно разбили перегородками на множество более мелких. Все разговоры были слышны в любом уголке здания, и любые звуки свободно разносились между комнатками, поэтому обсуждать что-нибудь конфиденциальное было невозможно. Право жить на вокзале имели только особо приближенные к атаману люди, а также заключенные, для которых оборудовали клетки в технических помещениях здания, и общие для всех тут живущих женщины. Они имели свои комнаты «без крыш», но были вынуждены отрабатывать хлеб и кров собственным телом. И сколько Спасс ни спрашивал у женщин, те всегда были довольны своим положением и особо не парились, что их используют. Единственное, что их угнетало, – изъятие атаманом всех родившихся детей и отправка в неизвестном направлении. Но майор был уверен: если ты добилась определенного положения, тебе есть что терять и ты знаешь, что новорожденный обнулит твой статус, то лучше избавиться от него сразу, чем прятать, растить в тайне и каждый день ожидать разоблачения. Тем более, подруги тоже пекутся о лишнем куске хлеба и сдадут, глазом не моргнув.