Смерть октановых богов - [35]

Константин быстро прошел по лабиринту коридоров, пропахших целым букетом обычных для общежитий запахов. Аромат довоенных духов, подаренных атаманом женщинам, здесь смешивался с запахом пота, прелой одежды и несвежих трусов. Женщинам просто неоткуда было брать воду, и они крайне редко мылись. В основном только при завозе воды из Волги, а зимой это случалось редко, поэтому как результат – устойчивое амбре на весь вокзал.

Коридор вывел в обширную комнату со столами, стульями и троном. Деревянное возвышение заканчивалось сваренным из листов металла ржавым стулом, который сверху закидали старыми, прелыми подушками. На троне восседал седовласый старец – шестидесятивосьмилетний атаман Арушуков Геннадий Васильевич. Когда-то до войны он был начальником этой станции, ну и, конечно, сплотил вокруг себя большое количество народа. Сначала тех, кто остался в тот роковой день на станции, а потом, в ходе затянувшейся на пять лет ядерной зимы, – выживших, начавших приходить из окрестных сел и деревень. Ведь только в Ярославле был почти нескончаемый запас нефтегазовых продуктов, а зима долгая… а людям нужны огонь и тепло, ну, и защита от зверья.

Геннадий Васильевич – человек с непростой судьбой в прежней жизни – и после войны не сдал позиций. Он быстро расправился с бывшими зэками, что решили взять власть на территории станции в свои руки, потом подавил восстание женщин, вознамерившихся любыми способами ехать в Москву, и тихонько привел орден нефтяников в тот вид, в котором его застал Спасский. То есть получился своеобразный военизированный объект, где женщины живут в услужении у мужчин, пока те защищают нефть и газ, что в длинных поездах застряли в Судный день на бесконечных путях Ярославского вокзала. Спасс пытался образумить атамана, но у старика явно начался маразм или еще какая старческая болезнь, и Арушуков все больше скатывался в ненужное веселье, забывая о главном – о своих подчиненных и Ордене. Константин пытался убедить старика, что такое устройство общества в конечном итоге приведет если не к полной деградации, то к вымиранию точно, ведь женщинам не позволено оставлять детей, а новое поколение уже не успеет вырасти на замену убитым членам ордена. Но атаман благодушно махал рукой и говорил: «У нас есть мальчики из «Приюта забытых душ».

Вот только «Приют» теперь стал чужим, надо что-то срочно делать, а атаман откладывает решение о возвращении «Приюта» до весны… Да за это время, кто бы ни захватил приют, успеет укрепить его и сделать почти неприступным. И на его возврат потребуются гораздо большие ресурсы, чем если провести операцию сейчас, так сказать, по горячим следам.

А причина? Причина, скромно приставив табуреточку к трону, сидела рядом с атаманом. Отец Григорий был неказистым и много пьющим мужичком в драной рясе. Когда и как он появился в ордене, Спасс не знал, но в том, что этот священник проводил в городе подрывную деятельность, не сомневался. Мало того, что спаивал старика, так еще и забил ему голову нелепыми догмами несуществующей религии.

И кого только сейчас в священники берут?! Видимо, любого, кто может придумать о Боге свою историю. Причем любую странную историю, которая даст людям хоть немного надежды или хоть как-то объяснит Катастрофу, случившуюся двадцать лет назад.

Этот странный тип, Григорий, как понял Спасский, приплелся в Ярославль из Вологды или откуда-то из тех краев четыре года назад. То есть на два года раньше, чем пришел сам Константин. И все это время горе-священник вел свою подрывную деятельность, понемногу, исподволь внедряя свои сволочные идеи в голову старого атамана.

И может быть, все было бы хорошо, если бы Григорий был настоящим священником и проповедовал православие, о котором столько говорил. А ведь он никогда не был ни священником, ни ставленником церкви, и даже Библии никогда не читал, а на руке у псевдобатюшки красовались характерные для бывшего уголовника татуировки перстней. Будь на то воля Спасского, он бы давно вытолкал дармоеда за ворота без еды и одежды со словами: «Святой дух тебя накормит, батюшка!» Но Арушуков уже изрядно наслушался Григория и вряд ли согласился бы с мнением Константина. Как-то раз Спасский попробовал завести разговор о мошеннике Григории, на что получил резонный ответ: «Костя! Ты скитался восемнадцать лет! Наверное, сможешь еще немного поскитаться, если не заткнешься!»

И так – на любые замечания Спасса.

Например, о неуместности содержания женщин как шлюх, с дальнейшим избавлением от отпрысков. Григорий в ответ возвещал: «Батька-атаман! Наш Господь сугубо против женщин легкого поведения и свидетельств их греховности. Детей надо непременно убрать! Они – то свидетельство! Они – погибель! Страшный суд зачтет каждого греховного младенца, лучше сослать их подальше и воспитать руками, которые этот грех на себя примут». Любые доводы Спасского против избавления атамана от будущих мужских рук Арушуков заливал яблочным самогоном. Секрет его изготовления принес с собой (кто бы мог подумать!) сам отец Григорий и гнал сие зелье где-то в секретных комнатах вокзала. На замечание майора, что распитие самогона – тоже грех, Григорий молвил: «Только Господь наш батюшка может определять, что есть грех, что есть не грех. А я – указующий перст его! Если я сказал, что яблочный самогон – никакой не грех, а ниспосланное нам свыше лекарство от радиации, то так сказал Он!» На ироничное замечание об отсутствии необходимости здесь в таком лечении, ответил сам атаман: «Ну право, Кость! Не мешай отцу Григорию свою работу работать! Делай свою, и все будет в шоколаде…»