Смерть на рыболовном крючке - [41]

Уиллоус попытался закрыть глаза, но от этого почувствовал себя только хуже.

На самой вершине колея резко повернула влево. Тупой нос саней, казалось, повис в пустоте, и на какую-то долю секунды Уиллоус подумал, что они вот-вот рухнут. Он смутно понимал, что Энни, глядя на него, пытается обрести уверенность, и потому старался улыбаться. Затем их снова рвануло из стороны в сторону. Шон поднял руки вверх, и ветер надул рукава его рубашки. Уиллоус непроизвольно прижал сына к себе, ощущая его хрупкие косточки.

Сани снова куда-то нырнули и помчались на этот раз гораздо быстрее. Некоторые пассажиры, не выдержав темпа, кричали. Он не мог бы с уверенностью сказать, веселятся они или пребывают в страхе. Он твердо знал только то, что чувствовал сам.

Поездка в санях продолжалась несколько минут, но когда она закончилась, Уиллоус почувствовал, что получил больше, чем заплатил.

— Теперь мы можем пойти на автодром? — спросил Шон.

Уиллоус взглянул на часы — половина третьего. С утра он легко позавтракал, второго завтрака вообще не было, и он почувствовал, что голоден.

— Давайте сначала поедим чего-нибудь, — предложил он.

— Можно взять пиццу? — спросил Шон.

— Конечно.

— И кока-колу?

— Все, что хотите.

— Что ж, я не возражаю присесть где-нибудь на пару минут, — согласился сын.

Уиллоус поддержал это заявление. С тех пор как они пришли на ярмарку, ими было пережито множество впечатлений. Они познакомились с несколькими выставками, посмеялись над каждым искаженным изображением в зале кривых зеркал, визжали от страха и наслаждения в Туннеле Судьбы, не считая времени, потраченного на стояние в очередях. Иными словами, бесконечно длинные периоды вынужденного безделья чередовались с моментами радостного возбуждения.

Не существует на свете детей, которые бы не жаловались. Но кажется, его сын и дочь воспринимали паузы как подарок, а что касается самого Уиллоуса, то он был доволен тем, что находится рядом с ними, принимая участие в небольших радостях и огорчениях, которые подарил им этот день.

В одном из множества выносных ресторанчиков, рассеянных по ярмарке, Уиллоус заказал греческий салат и ананасовую пиццу.

Подавала еду женщина лет пятидесяти, у которой, казалось, под выцветшим лимонно-зеленым рабочим халатиком никакой другой одежды не было.

— От этих печей такая жара, — сказала она, уловив его удивленный взгляд. — Хотите что-нибудь выпить?

— Большой кофе и две маленьких кока-колы.

Женщина достала из-под прилавка маленькую, заранее сложенную картонную коробку без крышки и указательным пальцем вставила боковые защелки. Уиллоус наблюдал, как она заполняет коробку кусками пиццы, салатом и безалкогольными напитками. На прилавке лежала стопка бумажных салфеток. Он взял себе три. Женщина послюнявила огрызок карандаша и, набросав несколько цифр на обрывке газеты, сообщила:

— С вас семь пятьдесят.

Уиллоус протянул десятидолларовую банкноту и положил в карман сдачу.

Энни и Шон заняли ближайший стол. Он сел рядом и разделил еду на троих.

— Ты взял какие-нибудь соломинки? — спросил Шон.

— Здесь их нет.

— А ты спрашивал?

— Нет, но я видел.

— Мама всегда дает нам соломинки…

— Нет, не всегда, — сказала Энни, быстро придвигаясь к отцу.

Уиллоус медленно ел нарезанную ломтиками пиццу. На вкус она была даже хуже, чем на вид. Он подцепил пластмассовой вилкой немного салата.

— Ты можешь взять и мой тоже, если хочешь, — сказал Шон, слизывая томатный соус со своих растопыренных пальцев.

— Невкусно, — сказала Энни, отставляя тарелку.

— Могу я получить на десерт сахарную вату? — хитренько улыбнулся Шон.

— Конечно, только если съешь немного салата.

Уиллоус отставил в сторону пустую картонную коробку, сделанную просто, но элегантно.

Энни придвинулась поближе к отцу.

— Можно тебя спросить кое о чем, папа?

— Что за вопрос, душенька, конечно!

— Почему ты ушел из дома?

Хотя Уиллоус и предполагал, что подобный разговор может случиться в любое время, вопрос все равно оказался для него неожиданным. Он посмотрел через стол на сына. Мальчик играл вилкой, стараясь расширить расстояние между ее пластмассовыми зубьями.

— Ты разве не говорила об этом с мамой? — осторожно посмотрел на дочь Уиллоус.

Энни кивнула.

— И что она сказала?

— Что ты отдаешь так много времени работе, что его не хватает для семьи. Но это несправедливо, и она не собирается больше терпеть это.

Ничего нового, в общем-то, он не услышал.

Уиллоус отрывал кусочки бумажной салфетки, комкал их и бросал в кофейную чашку. Он занимался этим, ожидая, чтобы дочь выговорилась. Это была хитрость полицейского, так называемый способ затягивания паузы и снятия напряжения. Он не раз применял этот способ на допросах. Очередным щелчком он отправил еще один бумажный шарик в кофейную чашку. Ему не пришло в голову, что его восьмилетний сын безмолвно принимает участие в этом разговоре.

Энни сделала глубокий вдох и снова заговорила:

— Я сказала маме, что хотела бы видеть тебя хоть изредка. Это ведь лучше, чем не видеть совсем. И что я очень скучаю по тебе.

Уиллоус вместо ответа протянул руки, и дочь бросилась в его объятия, глаза ее были полны слез.

— Когда-нибудь ты все же придешь домой, папа?