Цюрих, октябрь 1987 г.
Длинное, по щиколотку, черное пальто из поярка, мягкая черная фетровая шляпа, черные тупоносые ботинки из тех, которые предпочитают полицейские на дежурстве, – словом, Сэндсторм выглядел весьма респектабельно, правда, несколько мрачно, словно собрался на похороны. Однако его душа – чего никак нельзя было предположить по чинному наряду, по бледному лицу, лишенному всякого выражения, или по равнодушию, что читалось во взгляде карих глаз, – ликовала от радости.
Что касается Фрица Хойзера, старшего исполнительного директора Центрального банка Цюриха, его внешность составляла предел мечтаний Сэндсторма: коротко остриженные седые волосы, темно-синий костюм в мелкую полоску – весь его облик на редкость гармонировал с просторным банковским конференц-залом, который буквально давил на психику своими мрачными, погребальных тонов портьерами и угнетающей, трижды отфильтрованной атмосферой.
Осторожно пожимая костлявую ладонь Хойзера, Сэндсторм постарался запомнить мельчайшие подробности: тихое жужжание кондиционера, изысканную игру света и тени на серой с золотым отливом обивке, мягкость дорогого ковра под ногами. Он выждал несколько секунд, стиснул пальцы в последний раз и отпустил руку директора.
– Пожалуйста, присаживайтесь поудобнее, – пригласил Хойзер, испустив вздох то ли облегчения, то ли недовольства.
Сэндсторм расположился в огромном кресле – массивный бронзовый каркас, спинка из поблескивающей черной кожи, мягкое сиденье, – достал из кармана шоколадку, сорвал с нее обертку и протянул Хойзеру. Банкир вежливо отказался, сделав отрицательный жест рукой. Сэндсторм сунул шоколадку в рот и облизал пальцы.
Они сидели напротив друг друга за громадным бронзовым столом шести футов шириной и добрых двадцати в длину. Столешница его была гладкой, как стекло, и холодной, словно лед; ее сверкающая гладь отражала только темные очки Сэндсторма с зеркальными линзами да еще маленькие, сложенные вместе ладони Хойзера.
Сэндсторм откашлялся, с трудом подавил желание поправить узел галстука и признался себе, что слегка нервничает – даже, может быть, и не слегка, а, так сказать, на всю катушку. Ну и что? Разве у него нет на то оснований? Он что, каждый день открывает в банке счет на пять миллионов американских долларов в не поддающихся прослеживанию бумажках номиналом в двадцать и пятьдесят баксов? Разумеется, ему, к сожалению, принадлежала не вся сумма; в предприятиях такого рода расходы почему-то неизбежны и всегда съедают значительную часть дохода.
– Я понимаю, для вас в этой процедуре нет ничего особенного, – проговорил Сэндсторм. – Вам, верно, открывать счет клиенту – все равно что чистить зубы по утрам. – Или класть их вечером в стакан с водой, прибавил он мысленно. – Однако вы должны понимать, что для меня тут все ново и довольно волнительно.
– Да, конечно, – кивнул Хойзер. И у Сэндсторма ни с того ни с сего сложилось впечатление, что кивок означал не столько согласие, сколько степень утомления почтенного банкира. Хойзер был необычайно худ и мертвенно-бледен, как то, впрочем, и пристало восьмидесятилетнему старику; его выручали глаза, живые, с огоньком, которые явно молодили лицо банкира. К тому же они имели тот самый зеленоватый оттенок, какой присущ свежеотпечатанным банкнотам.
– Прежде всего, – продолжал Сэндсторм, – я хочу, чтобы мне обеспечили свободный доступ к моему счету.
– В часы работы банка, – отозвался Хойзер.
– А? – Сэндсторм моргнул. – Ну да, естественно. – Он подался вперед. – Кроме того, я должен иметь возможность узнавать по телефону, факсу или как-нибудь еще, сколько у меня осталось наличных, причем в любое время суток. Вдобавок вы обязуетесь предоставлять мне сведения обо всех поступлениях и изъятиях.
– Разумеется. Вы же подписали необходимые документы. Но учтите, вам всякий раз придется использовать свой пароль. Без пароля вы никакой информации не получите, – сказал Хойзер.
Его переплетенные пальцы складывались в самые различные фигуры. Вот церковь, а вот колокольня. Осталось лишь распахнуть двери…
– И все поступления будут автоматически переводиться в американские доллары независимо от того, каким окажется обменный курс?
– Мы в точности исполним все ваши пожелания.
– Не подумайте, будто я сплю и вижу, как бы мне надуть налоговую службу, – произнес Сэндсторм, облокачиваясь на стол. – Уверяю вас, друг мой, я не замышляю ничего подобного. Я такой патриот своей родины, что даже дерьмо у меня красно-бело-синее.
– Смею надеяться, – отозвался Хойзер с улыбкой, которая обнажила его длинные, желтые, однако отнюдь не искусственные зубы, – что Центральный банк Цюриха не обманет ваших ожиданий.
– Замечательно. – Сэндсторм надел очки. Больше говорить было не о чем.
Когда они спустились в маленький, но вполне отвечавший своему назначению холл, откуда-то, словно по мановению волшебной палочки, появилась миловидная блондинка, которая с легким поклоном преподнесла Сэндсторму кроваво-красную вельветиновую коробочку. Размерами и весом та подозрительно смахивала на осколочную гранату.
– Примите наш скромный подарок, мистер Сэндсторм, – проговорил Хойзер, впервые за все время разговора употребив смехотворный псевдоним, который избрал себе клиент.
