Смерть любопытной - [38]

— Amado, ты ведь не на работе,— сказала Элисон.— Я хочу показать тебе свои идеи по поводу дома. В конце концов ты ведь тоже будешь в нем жить. Архитекторам не нравятся мои наброски, потому что я совсем не прорисовываю вертикальные сочленения, но это более или менее похоже на то, что будет… Извини, Эль Сеньор… Вот гостиная, большая и красивая, здесь столовая, вот здесь — твое логово…

— Зачем мне логово? Я не тигр.

— Ты — большой черный ягуар. Не отвлекайся! В другом крыле, смотри, спальни…

— Их слишком много. Что ты вообще тут замышляешь? Хотел бы я знать. Ох, женщины. Все вы хороши, смотрите на мужчину, как на личного жеребца-производителя…

— Ну что до этого, — проговорила Элисон, — хочу тебе заметить…— В спальне зазвонил телефон. Она пошла снять трубку. — В этом могу расписаться в любое время, — сказала она через плечо,— каждый день. Алло? Да, минутку.— Она появилась в дверях, с покорным видом.— Из отдела.

Мендоса встал и отдал ей Эль Сеньора. Кот, раздосадованный, что его потревожили, спрыгнул с рук и перебрался на кушетку, где уселся на спину своей матери. Баст проснулась и поддала ему лапой.

— Представляете, лейтенант? По-моему, это немного странно,— сказал сержант Фаррелл.— Минут десять назад позвонил Берт и сказал, что он у Арденов. Говорит, Арден разбушевался и несет какую-то сумасшедшую чушь, что-то насчет самоубийства, поэтому Берт вошел в дом и решил, что Ардена для его же блага лучше привезти в управление. А потом вдруг связь прервалась. Конечно, бывают неожиданные поломки, но показалось странным. Я позвонил в телефонную компанию, они сейчас проверяют линию, но я подумал…

— О'кей, понял. Рисковать не будем. Просто на всякий случай пошли туда патрульную машину. Сирену не включать. Я выезжаю, — Мендоса положил трубку, открыл верхний ящик шкафа и достал револьвер, «полицейский специальный», 38-го калибра, потянулся за шляпой.

— Луис, — сказала Элисон, стоя в дверях. Взгляд ее был прикован к оружию. — Ты никогда не берешь, если это не…

— Женщины, — ответил он, — вы сразу ударяетесь в панику. Не беспокойся, chica. Я говорил Арту, только добродетельные умирают молодыми, но сдается мне, я был слишком добродетелен в последнее время. — Он поцеловал ее долгим, неторопливым поцелуем. — Займись пока своими проектами. Не успеешь оглянуться, как я вернусь.

— Да, — сказала она. Ее каре-зеленые глаза потемнели.— Хоть и глупо это говорить, но будь осторожен.

— Я всегда осторожен. Вот уже двадцать лет в прошлом месяце исполнилось, как я осторожничаю. Я вернусь. — Он снова поцеловал ее и вышел.

Элисон оглядела чертежи, разбросанные по дивану. «Каждый раз, как он уходит,— подумала она.— И отдает свое жалованье, целиком, в полицейский пенсионный фонд, потому что сам не нуждается… Анжела говорит то же самое. Всегда, когда его нет дома. Потому что никогда не знаешь. Не знаешь, когда кто-нибудь придет неловкий, волнующийся, вежливый, и скажет: "Простите, но вы должны узнать…"» Она собрала бумаги и механически сложила в небольшую'аккуратную стопку. Он рассказывал ей, улыбаясь, про сержанта Паллисера и Роберту Силверман. Элисон вдруг захотелось позвонить Роберте и сказать: «Не надо. Не связывайся ни с одним из них. Всякий раз, когда они уходят с оружием, они укорачивают тебе жизнь».

Ничего не случится. Он придет домой, достанет неразряженный револьвер и все ей расскажет.

Они построят дом на авеню Большой Молнии, проживут там сорок лет, родят четверых детей (она решила — четверых) и еще будут нянчиться с внуками.

А оружие — просто для уверенности.

Мендоса подъехал к дому на Маккаден-плейс одновременно с черно-белой патрульной машиной. Он в три секунды выскочил из «феррари» и подошел к двум полисменам в синей форме.

— Полегче и потише, ребята, — сказал он, — не известно, что там у нас. — Он представился. — Давайте сперва посмотрим. Арден еще здесь, «чевви» — на подъездной дорожке, машина Дуайера — у соседнего дома.

По лужайке они тихо подошли к дому. До них доносился чей-то голос — теплый летний вечер, окна открыты. Дом представлял собой типичное калифорнийское бунгало с узким крыльцом, увитым виноградом. Лампочка над дверью не горела, полицейских скрывала глубокая тень. Они поднялись по трем цементным ступеням на крыльцо.

— Травля! — слышался голос, высокий и истеричный. — Майк говорил… Я не могу это больше выносить, просто не могу!… Вы следите за мной, будто я преступник или еще кто… Я не собираюсь это больше терпеть… я… я… я… Стой спокойно! Не приближайся ко мне, не пытайся…

Каждое из окон по обе стороны входной двери состояло из широкой рамы и открывающейся вовнутрь боковой фрамуги. Мендоса мягко отодвинул в сторону патрульных, скользнул к ближайшему открытому окну с занавеской и сбоку заглянул внутрь. Отсюда ему не было видно Ардена; часть комнаты возле входной двери не просматривалась. Он смог разглядеть миссис Арден, сидящую в кресле напротив него, и Дуайера. К креслу прислонена трость миссис Арден. Добрая глупая женщина с седыми волосами и заурядной внешностью, полная, около шестидесяти лет. На ее лице застыло недоверчивое выражение. С правой стороны комнаты, в узкой стене,— кирпичный камин. Подле него стоял Дуайер, напряженный и собранный. По рукаву мятого светло-серого летнего костюма Дуайера расплывалось красное пятно; его правая рука висела как плеть. Но его глаза смотрели внимательно, он сохранял твердый рассудок, хоть и прислонился к каминной полке.