Смерть коллекционера - [7]

– Вы сами себе противоречите, Вэнс. По-моему, вы с теориями перемудрили, – сказал Маркхэм. – Кто, кроме Коу, мог запереть дверь изнутри?

– То-то и оно, что никто. – Вэнс испустил вздох, окрашенный безнадежностью. – Но именно это обстоятельство меня и интригует! Что мы имеем? Человек гибнет от рук преступника; тот уходит обычным путем. Труп встает и запирает дверь за своим убийцей, после чего устраивается в кресле таким образом, чтобы создать впечатление суицида.

– По-моему, вся теория за уши притянута! – скривился Хис. – Ладно, дождемся доктора Доремуса. Держу пари, он скажет, что это самоубийство.

– А я, сержант, – мягко возразил Вэнс, – держу пари, что все будет с точностью до наоборот. У меня устойчивое внутреннее ощущение, что доктор Доремус со всей ответственностью заявит нам: это убийство.

На лице Хиса появилось вопросительное выражение, он воззрился на Вэнса, а не дождавшись пояснений, хмыкнул и пробормотал:

– Посмотрим, посмотрим…

Вэнс будто не слышал. Его цепкий взгляд прощупывал столешницу. Там, по одну сторону от учетной книги, лежал томик Сянь Юань Пеня, «Li Tai Ming Ts’u T’ou P’u»[5] в одну четверть листа. Закладкой служили золотые ножницы для разрезания страниц. Вэнс открыл книгу в отмеченном месте. Это оказалась цветная вставка, фото вазы-амфоры Пин Ко Хун. Красная глазурь, как бы чуть разжиженная, переходила местами в оттенок сырой печени.

– Видите, Маркхэм, – сказал Вэнс, – Коу, перед тем как расстаться с жизнью, любовался своим последним приобретением – двумя вазами с изображением цветущих персиковых деревьев. Не правда ли, естественнее предполагать, что человек, планирующий самоубийство, отнюдь не цепляется за ценности, оставляемые им на грешной земле.

Маркхэм ничего не ответил.

– А вот и еще одна замечательная деталь, – Вэнс указал на стопочку чистой писчей бумаги, помещенную прямо на учетную книгу. – Взгляните. Бумага лежит не ровно, а под небольшим углом – так, как положил бы ее правша, надумавший написать заметку-другую. Обратите внимание также и вот на что: вверху первой страницы указано вчерашнее число – среда, десятое октября…

– Правильно, – встрял Хис. – Все самоубийцы пишут прощальные письма.

– В том-то и дело, сержант, что письмо не написано, – улыбнулся Вэнс. – Арчер Коу не продвинулся дальше даты.

– Ну и что? Взял да и передумал писать, – не смутился Хис.

Вэнс кивнул:

– Конечно, случается, люди меняют решение. Но тогда ручка была бы возвращена на свое место, в письменный прибор. Однако соответствующее гнездо в приборе пусто, а ручки не видно вообще.

– Может, Коу сунул ее в карман.

– Не исключено.

Вэнс отступил, наклонился, скользнул взглядом по полу. Стал на колени, принялся искать под столом. Наконец извлек чернильную ручку из-под комода и не без торжественности предъявил ее сержанту Хису.

– Арчер уронил ручку, она закатилась под комод. – Вэнс положил ее возле стопки писчей бумаги. – Как правило, люди не роняют ручки в процессе написания писем, а если и роняют, то наклоняются за ними и поднимают.

Хис не нашелся с ответом, а Маркхэм спросил:

– Вы считаете, что Коу был потревожен во время своих занятий?

– Потревожен? Что ж, можно и так выразиться. – Впрочем, Вэнс выглядел озадаченным. – И все-таки следы борьбы отсутствуют, а труп сидит в кресле у письменного стола. Вдобавок смотрите, как спокойно его лицо. Глаза закрыты, он будто видит приятные сны. И дверь заперта изнутри… Очень, очень странно, Маркхэм. Необъяснимо. Невероятно.

Вэнс подошел к окну с задернутыми портьерами, вернулся к столу, закурил. Потом вдруг поднял голову, и взгляд его проницательных глаз скрестился со взглядом Маркхэма.

– Вот именно – потревожен! Только речь не о внешнем вторжении! Коу отвлекло нечто не столь очевидное. Нечто, наводящее суеверный страх. Он был потревожен, когда находился в полном одиночестве. Что-то случилось – что-то зловещее, – и он оставил письмо, уронил ручку, забыл о ней, поднялся, сел в более удобное кресло. Затем последовал его конец – быстрый, неожиданный. Коу не успел даже переобуться… Видите? Уличные ботинки – еще одно доказательство некоего ужасного смятения.

– А как же револьвер? – высокомерно спросил Хис.

– Едва ли Коу вообще видел это оружие, сержант.

Глава 3. Потрясающее открытие

(Четверг, 11 октября, 9.30 утра)

В этот миг парадная дверь отворилась и почти сразу с грохотом захлопнулась. Донесся визгливый женский голос:

– Гэмбл, возьмите мои клюшки и велите Ляну принести мне чай с маффинами, да поживее.

Женщина заспешила вверх по лестнице. Вслед ей летел умоляющий речитатив Гэмбла:

– Мисс Лейк, тут такое дело… Постойте, мисс Лейк… Я даже не знаю, как и сказать…

– Чай с маффинами, – бросила с верхней ступени мисс Лейк.

Маркхэм, Хис и я ринулись к двери и поспели как раз в тот момент, когда молодая леди достигла лестничной площадки.

Мисс Хильде Лейк на вид было под тридцать. Невысокая, крепко сбитая, сильная, она передвигалась упругой поступью человека, увлекающегося спортом. Редкий праведник без трепета выдержал бы взгляд ее серо-голубых глаз. Назвать мисс Лейк красавицей не позволял нос, слишком маленький и рыхлый; полные губы не спешили ни улыбнуться, ни округлиться в искреннем изумлении. Пегие волосы она коротко стригла и зачесывала без затей – назад от низкого лба. Под мышкой мисс Лейк держала мягкую фетровую шляпу. На ней был костюм из твида и высокие светло-коричневые ботинки-оксфорды на резиновой подошве. А всякому, кто заколебался бы с определением «мужеподобная», в помощь имелись белая рубашка и зеленый галстук-самовяз.