Смерть империи - [200]

————

Горбачев представил результаты референдума 17 марта как победу, но на деле референдум лишь обнажил, до какой степени исчерпала себя поддержка союзу любого вида. Это правда: в России значительное большинство сказало «да» союзу, а в Белоруссии и Средней Азии в пользу высказалось подавляющее большинство населения. Тем не менее, шесть республик вообще не приняли участия, а — еще более зловещий знак: на Украине результаты голосования оказались чрезвычайно близкими, — предлагавшийся вопрос не получил поддержки в Киеве, а также в западных областях, которые дружно голосовали за украинскую независимость. Знаменательнее же всего, впрочем, было то, что в России больше людей проголосовали за президентство, чем за союз.

Еще одна тщетная попытка показать силу

В ходе демократизации поборники перемен использовали общественные демонстрации как действенное оружие против ушедших в глухую оборону властей. В 1990 году, по мере того как нападки на существующий строй стали постоянными, твердолобые в партии, КГБ и армии затосковали по дням, когда позволялись только официально организованные процессии. Решительный отказ Вадима Бакатина запретить мирные шествия в декабре 1990 года стоил ему поста министра внутренних дед. Советский закон, впрочем, наделял местные и муниципальные власти правом разрешать демонстрации, в Москве, Ленинграде и многих западных республиках власть на местах находилась в руках избранных населением служащих, которые не только в принципе являлись поборниками демократических процессов, но еще и сами организовывали большинство демонстраций и сами получали от них выгоду С ростом разногласий между Горбачевым и реформаторами- интеллектуалами и с углублением его союза с репрессивными силами все оказалось готово к столкновению в этом вопросе, как и в других.

Перед самым Новым годом реформаторы были потрясены совместным заявлением министра обороны Язова и министра внутренних дел Пуго об организации с 1 февраля совместного патрулирования силами армии и милиции (т. е. полиции) для обеспечения порядка в крупных городах. Поскольку ни власти союзных республик, ни муниципальные власти о подобной помощи в охране правопорядка не просили, законного основания для этого приказа не было никакого, и, на деле, несколько республик, в том числе и Россия, выразили протест. Тем не менее, Горбачев не последовал совету своего гражданского аппарата отменить приказ и 29 января 1991 года издал указ, придавший этому приказу законность. На деле, действие указа оказалось скудным: в действительности проводилось лишь небольшое совместное патрулирование, поскольку местные власти противились ему. Впоследствии Комитет конституционного надзора подверг указ критике как юридически порочный.[104]

Хотя данный указ ничего не изменил, он иллюстрировал разгоравшийся спор вокруг разделения власти. Могли ли центральные власти отменить распоряжения властей муниципальных и республиканских и запретить мирные демонстрации? Если так, то совместимо ли это с правом на свободу собраний, гарантированному в измененной Конституции? Подпись Горбачева под указом от 29 января ясно указывала, что он больше не является верным последователем власти закона, как убеждал раньше — и как по–прежнему утверждал на словах.[105]

В марте эти вопросы вновь всплыли в сознании, и на сей раз Москва оказалась на грани кровопролития. В ответ на попытку коммунистов сместить Ельцина с поста председателя Верховного Совета РСФСР «Демократическая Россия» призвала к массовой демонстрации в Москве 28 марта, в день открытия сессии Съезда народных депутатов РСФСР, созванного для решения вопроса о пригодности Ельцина к этой должности.

Реакция Горбачева граничила с паникой. Когда московские городские власти отказались запретить демонстрацию, Горбачев издал указ, подчинивший полицию Москвы и окружающей области МВД СССР, а также призвал ввести в Москву воинские части для усиления полицейской зашиты центральной части столицы. Очевидно, КГБ снова сфабриковал донесения, что демонстранты намереваются «штурмовать Кремль».

Как правительство РСФСР, так и городские власти Москвы бурно протестовали: ничто не грозило спокойствию, убеждали они, и, более того, ввод войск в столицу не только создаст прецедент, несовместимый с демократическими нормами, которые перестройка якобы отстаивала, но и создаст обстановку, чреватую насилием. Тем не менее, Горбачев упорствовал.

Нарастала напряженность — увеличивалось беспокойство Вашингтона. Картины с плошали Тянаньмынь всплыли в моей памяти. Утром двадцать восьмого в посольство поступило срочное сообщение для меня: выйти на связь с самым высшим из доступных официальных лиц и предупредить, что всякое кровопролитие создаст серьезное препятствие для улучшения отношений. Хотя я считал, что необходимости в таком послании не было: у Горбачева имелись причины посерьезнее отношений с нами для того, чтобы избежать кровопролития, — я послушно связался с Черняевым и попросил его довести содержание послания до Горбачева. Тот уверил меня, что будут предприняты все меры, чтобы никоим образом не было жертв.