Смерть империи - [148]

В предшествующие годы я часто задавал официальным лицам РСФСР вопрос, не считают ли они желательным создание отдельной «Российской партии». Рядовые партийцы зачастую отвечали, что считают, и указывали на, по сути, дискриминационный характер существующей партийной структуры в отношении русских и РСФСР. Чиновники рангом повыше, однако, придерживались существующей линии и отрицали всякую необходимость в такой организации. Скажем, я задал этот вопрос во время визита к премьеру РСФСР Александру Власову Вообще он был откровеннее своих предшественников, говоря о своих взглядах, но в данном случае поддержал официальную точку зрения: отдельная партийная организация для России нежелательна. При том, как было, пояснил Власов, он мог обращаться за решением вопроса прямо в Политбюро, Появись же российская партийная организация, пришлось бы сначала пройти ее, прежде чем вопрос попал бы в Политбюро. Просто в процессе принятия решений появился бы лишний бюрократический уровень, сказал он, который уменьшил бы влияние правительства РСФСР.

Поздней весной 1990 года идею российской партийной организации отверг и Горбачев. Однако внутри партии быстро крепло настроение в пользу такой организации, по мере того как все больше и больше республиканских партий бросали вызов Центру а в самой РСФСР стали создаваться некоммунистические партии. Иван Антонович, бывший в то время проректором партийной Академии общественных наук, учреждения, проводившего секретные исследования и опросы внутри КПСС, впоследствии сообщил мне, что к весне 1990 года более 65 процентов членов партии в РСФСР были за отдельную организацию. В конце мая Горбачев, обращаясь к первой сессии нового Съезда народных депутатов РСФСР, в конце концов поддержал эту идею. Партийные работники развернули бешеную подготовку по созданию Российской партии до созыва съезда КПСС, намеченного на июль.

Горбачев то ли из–за спешки, то ли из–за занятости другими делами (за то время он почти неделю потратил на поездку в Соединенные Штаты), то ли в результате политического просчета утратил контроль за этим процессом. Когда в июне представители российской партийной организации собрались на то, что стало их учредительным съездом[77], было очевидно, что про Горбачевские реформаторы оказались в меньшинстве. Все шло к тому, что один из самых твердолобых ретроградов среди провинциальных партийных боссов, Иван Полозков из Краснодара, края, соседствующего с родным Горбачеву Ставропольем, может стать первым секретарем. Известен он был как один из самых яростных критиков перестройки.

С запозданием Горбачев попытался воспрепятствовать избранию Полозкова, Иван Антонович вспоминал, как однажды ночью, далеко за полночь, у него дома зазвонил телефон и его уведомили, что Горбачев срочно желает его видеть и что за ним уже выслана машина. Антонович вошел в кабинет Горбачева, когда было около двух часов ночи, и увидел, что тот изможден и явно страдает от регулярного недосыпания. «У него все лицо было серое, — вспоминал Антонович. — Когда Горбачев очень уставал, у него с лица краска сходила».

Горбачев велел Антоновичу, делегату учредительного съезда, сделать все возможное, дабы помешать избранию Полозкова первым секретарем российской Коммунистической партии, Антонович согласился попробовать помешать избранию Полозкова, но убедился: кандидатура Полозкова чересчур сильно раскручена, чтобы ее удалось остановить за оставшиеся до голосования несколько часов.[78] Позже в тот день съезд российской партии избрал Полозкова первым секретарем. Таким образом, хотя Антонович и оказался среди отобранных для Политбюро, новая партийная организация — намного превосходящая все остальные в КПСС — попала в руки противника Горбачева.

————

В то время я не ведал о предпринятой Горбачевым в последнюю минуту попытке заблокировать Полозкова, но всякому было очевидно, что новая партийная организация скорее примется саботировать перестройку, чем поддерживать предлагаемые Горбачевым реформы. Это вряд ли могло обрадовать Горбачева, но, если он намеревался лишить партийных работников прямого участия в исполнении власти, поражение его кандидата имело бы благотворный эффект. У него появился бы еще больший стимул создать прочную основу власти вне партии.

Реформаторы же были вне себя, и все больше и больше следовали примеру Юрия Афанасьева, прекращая свое членство в Коммунистической партии.

Борис Ельцин, между тем, делал вид, что его все это не касается. Когда через несколько недель после его избрания председателем Верховного Совета РСФСР он и Наина приняли наше приглашение отужинать по–семейному в Спасо—Хауз, я спросил его, не возникнут ли у него трудности из–за антиреформистского руководства российской Коммунистической партии.

«Никаких! — воскликнул Ельцине мальчишеской усмешкой. — Они теперь не имеют значения. Российский Верховный Совет собирается управлять российским правительством».

Я спросил, собирается ли он сам оставаться в партии. Он помялся, потом сказал, что еще не решил. Он собирался попасть на партийный съезд (до него оставались считанные дни) и посмотреть, что произойдет. Съезд был последним шансом для партии реформировать себя.