Смерть и приятные голоса (= Губительно приятные голоса) - [48]

Глава 10

Сам не знаю, как я смог выдержать этот кошмарный денек. Полиция развила бурную деятельность, но что за этим скрывалось, нам не говорили профессиональная тайна, видите ли. Их машина носилась то туда, то сюда, отвозя одни рапорты и привозя другие. Майор Маллет въедливо и неторопливо допрашивал всех, не делая никаких исключений: Урсулу, Эвелин, доктора Пармура, чету Биддолфов, слуг, и живущих в доме, и приходящих. Стопка стенограмм в библиотеке постепенно росла, но что за картина складывалась из этих запротоколированных показаний и складывалась ли она вообще, нам было неведомо. Изредка вдруг появлялись самые нелепые домыслы, как стая вспугнутых нетопырей из кустов, но потом так же внезапно они исчезали. Полицейские покинули нас уже когда стало смеркаться, предупредив, что дознание состоится послезавтра утром в городском зале суда.

Естественно, все теперь думали только об одном: о послезавтрашнем испытании. Все разговоры так или иначе касались предстоящего коронерского расследования, причем теперь уже мало кто вспоминал о "бедном Хьюго", и даже до его убийцы особо никому не было дела, всех нас волновало, как мы будем смотреться на дознании. Большинству из нас не приходилось еще бывать на подобных мероприятиях, поэтому все имели самое отдаленное представление о процедуре дознания. Лично я давал показания всего один раз по совершенно незначительному поводу: был свидетелем при мотоциклисте, превысившем скорость. Мне вспомнилось, как ужасно я нервничал, когда подошла моя очередь - ведь на меня сразу устремились все взгляды; однако несмотря на страх, я испытывал и некоторое удовольствие, упиваясь собственной значительностью. Мне казалось, что свою долю информации, весьма скромную, если честно, я изложил с идеальной четкостью. Однако судье почему-то так не казалось, он заставил меня все повторить снова, таким тоном обычно разговаривает учитель, причем с тупым учеником, пытаясь выудить из него мало-мальски вразумительный ответ. Умирая от стыда, я поплелся на свое место. Правда, за свои страдания я получил три с половиной шиллинга. А что самое приятное, тот мотоциклист, которого на основании моего свидетельства, оштрафовали на десять шиллингов, сердечно пожал мне руку и поблагодарил за честность. А потом мы даже вместе выпили. Это был мой единственный опыт общения с представителями закона, явно, по меркам сэра Фредерика, недостаточный для будущего врача.

То, что мне предстояло пережить послезавтра, глупо даже было сравнивать с моим первым опытом. Теперь речь будет идти об убийстве, и каждое твое слово будет тщательно проанализировано и проверено. Я с волнением вспоминал все эпизоды и подробности своего утреннего приключения: как я нашел тело, в какой позе убитый лежал, мои действия. Нет, беспокоиться о том, что я что-то запамятовал не стоило. Кошмарная картина настолько крепко отпечаталась в моем мозгу, что я знал: если даже мне придется много раз видеть подобные сцены, им не затмить той, самой первой.

Обед в тот вечер происходил в непривычно тихой атмосфере. Все были настолько погружены в собственные переживания, что в этой мертвенной тишине иногда явственно слышалось постукивание вилок и ножей о тарелки. Что поделаешь, даже самые воспитанные люди не способны идеально выполнять предписания светского этикета. Сэр Фредерик на обед не явился, было очевидно, что он отправился обедать на сторону, и наверняка вместе с полицейским врачом Фицбрауном.

"Мог бы и меня позвать,- с обидой подумал я,- это совсем не важно, что я только студент! В конце концов из-за него я влип в эту историю". Подобное невнимание к моей особе почему-то казалось мне чуть ли не нарушением клятвы Гиппократа, ибо античный целитель говорил, что все врачи обязаны друг друга поддерживать.

Пармур не проронил ни единого слова, чувствовалось, что он никак еще не может простить Урсуле вчерашнего легкомысленного кокетства. Тетя Сюзан и дядя Биддолф вполголоса вели приватный разговор, изредка бросая на окружающих настороженные и, одновременно, обличительные взгляды. Они никак не могли пережить того, что вынуждены находиться за одним столом с возможным убийцей, даже передавать ему соль или перец. Тетя Сюзан сидела с негодующе стиснутыми губами, концы которых были опущены вниз с еще большей, чем обычно, брезгливостью. Длинные усы дяди Биддолфа тоже еще сильнее обвисли, видимо в знак солидарности с супругой. Мне показалось, что они что-то слишком часто поглядывают на Урсулу и Марселя. Означало ли это, что им было известно, в чем состояло "алиби" Марселя? Скорее всего, да.

Однако Урсула не замечала этих назойливых взглядов. Вид у нее был очень задумчивый, и вообще она была непривычно молчаливой в тот вечер. Она сидела во главе стола, справа от нее расположился Марсель, хотя обычно это было привилегией сэра Фредерика. Марсель что-то живо ей рассказывал, но Урсула слушала его не слишком внимательно, хотя он пускал в ход все свое обаяние и умение рассмешить, однако вместо безудержного звонкого смеха получал в ответ лишь улыбку, причем довольно грустную Джим сидел на противоположном конце стола, периодически выкрикивая очередную грозную реплику. Убедившись в том, что никто не желает слушать его злобные выкрики, он демонстративно удалился, по обыкновению сильно хлопнув дверью.