Смерть и корысть - [13]

— Ты же знаешь, где я…

— Я хотела дать тебе мой новый телефон.

— Есть он уже у меня, есть…

— Тогда мог бы и позвонить.

— Ты что, газет не читаешь?

— Читаю, читаю, можно сказать, только этим и занимаюсь с тех пор, как очутилась в этой дыре.

— Потерпи, я скоро приеду.

— Но как «скоро»?

— Через неделю. На будущей неделе у меня съезд во Флоренции, и оттуда я заскочу к тебе. А ты приготовь дом к моему приезду, ты ведь так замечательно умеешь все устраивать.

— Но сейчас твоя очередь кое-что устроить, если не ошибаюсь?

— Да, да.

— Нет, ты мне ясно скажи.

— Ну хорошо.

— Ты уже подписал?

— Не волнуйся, это будет нетрудно, наш приятель становится слишком неуклюжим, он все время такую чушь несет…

— Ну так дай ему пинка!

— К твоему дню рождения — двенадцатого, правильно?

— Да, двенадцатого… но ты ведь приедешь раньше?

— Конечно, все будет нормально. Я позвоню тебе из Флоренции, когда буду точно знать день приезда, а ты пока прихорашивайся.

— А ты думай о том, как сделать дело.

— Похоже, тебя интересует только это.

— А что тебя интересует? Неужели я?

— Слушай, мне пора идти, будь умницей.

— А ты будешь умницей?

— Хорошо.

— Пока.

— Пока.

Возвращаясь на заседание аттестационной комиссии, Каррерас невольно думает, что насилие, которое мы совершаем над собой, сохраняя верность одной-единственной женщине, ничем не лучше неверности. Кто обещает женщине вечную любовь, должен предполагать, что она вечно будет достойна любви; так чего ради быть ей верным, если она так часто обманывает твои ожидания? В сущности, постоянство — это леность сердца, и как мучительно, когда стакан всегда наполнен одним и тем же вином!

7 Сильные ощущения по дешевке. Требование строжайшей секретности. Сложное оптическое устройство

Мода на морские курорты утвердилась в первой четверти нашего столетия и была отголоском романтизма, который воспевал бури как осязаемое выражение страстей человеческих. К мятежным волнам стекались толпы салонных ценителей, впрочем надежно защищенных стенками траурно-мрачных ландо.

Созерцать неистовство морских валов, следы недавних кораблекрушений, увязшие в песке обломки, истрепанные снастя, снесенные бакены и обрывки сетей — все это стало любимым занятием богатых людей, ибо давало им возможность испытывать сильные ощущения по дешевке.

Начался строительный бум, на месте хижин выросли причудливые виллы с садами и парками, где природу подпускали на близкое расстояние, но обносили крепкой оградой. Появились широкие тенистые бульвары, фешенебельные клубы, роскошные кафе, где не было отбоя от посетителей.

Вилла «Беллосгуардо» — одна из первых построек на побережье между Специей и Портовенере и, бесспорно, одна из самых защищенных — от нескромных взглядов и от капризов погоды. Сюда и направляются супруги Конти, неожиданно приглашенные на обед к Де Витису.

За недолгий путь от пансиона до прокурорской виллы Луиза уже в который раз разглядывает противные пятна на своих руках. Кажется, они уже чуть-чуть побледнели, а сейчас под золотистым слоем крем-пудры едва различимы. Надо почаще загорать.

Машина медленно, рывками выбирается из сутолоки городских магистралей. Время аперитива, первое воскресенье июля, город буквально осадили туристы, экскурсанты, семьи, подыскивающие себе жилье на лето. Нескончаемые вереницы машин, вывески баров и ресторанов. Улицы безнадежно забиты транспортом, и Луиза все сильнее нервничает. Еще раз изучив пятна на руках, она не выдерживает:

— Очень нужно было тебе соглашаться!

Франко Конти слегка удивлен. Он не ожидал столь внезапной атаки. Но он устал от долгого изматывающего молчания Луизы и даже рад, что угрюмая завеса между ними раздвинулась, пусть для, малоприятного разговора. Поэтому он охотно ей отвечает, стараясь, чтобы разговор не оборвался. Возможно, выяснятся какие-нибудь интересующие его детали.

— А что я должен был сделать? Отказаться?

— Ну, конечно, нет. Разве можно отказать такому симпатяге?

— Перестань! Думаешь, мне его легко выносить?

— Очевидно, тебе мало его на работе, раз ты еще домой к нему собрался!

— Оставь, пожалуйста. Неужели ты не понимаешь, что сказать «нет» мне было еще мучительнее.

— А ведь именно он, может быть, и запихнул тебя сюда.

— Он или другой…

На сей раз Конти не смог удержаться от прозрачного намека. Но жена явно делает вид, что ничего не поняла. Не такая она дура, чтобы выдать себя, и разговор опять сникает, и наступает молчание, еще более гнетущее и мучительное. Если все обстоит так, как он предполагает, надо отдать ей должное: актриса она замечательная.

Вырулив с проспекта Кавура, машина пересекает бульвар Гарибальди и сворачивает на дорогу к Портовенере. Сейчас она едет вдоль мощной стены, ограждающей Арсенал. Отсюда, впервые после приезда в Лигурию, супруги Конти видят весь залив Специя, от Леричи до острова Тино. Справа от них — Апуанекие Альпы, чуть дальше — приветливая долина Грацие и вилла Де Витиса, один из первых домов в этом поселке всего в двух километрах от Портовенере.

Место поражает красотой, особенно вид на мыс Кастанъя, вокруг которого море расстилается словно лазурный, без единой складки плащ.

Машина миновала Поджетто делле Джинестре. Конти включил указатель поворота и въехал на посыпанную гравием аллею, уверенно обогнув высокую узорную решетку виллы. После стольких лет он ни секунды не колебался, выбирая нужное направление, а Луиза не удивилась — память у него прекрасная. Плотный слой гравия хрустит под колесами, камешки отскакивают в стороны, и вот наконец показывается фасад виллы с претензией на модерн. Низкое длинное здание теряется в зелени, окружающей его и сжимающей в своих объятиях, от этого оно становится каким-то извилистым, закрученным, кажется, что внутри сплошной лабиринт потайных ходов. В самом центре, венчая пять ступенек крыльца, на ослепительно-белой стене выделяется темное пятно: это сам Де Витис, сдержанно улыбаясь, показывает им, как развернуться, чтобы удобнее поставить машину. И когда гости выходят из машины, он с довольной ухмылкой бросает: