Смерть Хорна. Аккомпаниатор - [53]

Господин Голь не слышал, как я подошел, во всяком случае, ко мне он не повернулся.

— Я ищу господина Хорна, — сказал я.

— Добрый день, — проговорил он безразлично.

— Добрый день. Не знаете, где господин Хорн?

Господин Голь молча продолжал работать. Я заметил, что дело с макетом лисьей норы пока не продвинулось. Палочки для каркаса валялись между воткнутых прутиков вереска; ходы лисьей норы были только намечены на диораме, детские лопатки, которыми мы с господином Хорном работали, торчали в песке. Уже четыре дня, как остановилась работа над диорамой местного верещатника.

Господин Голь, все еще опираясь о стену рукой с зажатой в ней скомканной тряпкой, повернул ко мне голову:

— Ты где пропадал?

— Не мог прийти, — ответил я и добавил: — Был под домашним арестом. Вот сбежал на полчасика.

Господин Голь медленно кивнул, потом осторожно слез с табуретки. Он глянул на меня, подняв брови, но ничего не сказал. Подойдя к скамье, на которой стояли банки с красками, он принялся мыть кисти в старой консервной жестянке.

Я снова спросил, где господин Хорн. Господин Голь вытер тряпкой промытую кисть, бережно потрогал волоски кончиками большого и указательного пальцев и сунул кисть в глиняный кувшин на подоконнике.

— В кабинете, — сказал он наконец. — У себя в кабинете.

Я направился к двери, но господин Голь окликнул меня:

— Погоди. Туда нельзя.

Я остановился на пороге, глядя на господина Голя и ожидая, что он еще скажет. Он сдвинул кувшин на подоконнике в сторону, сел и достал из мешочка свой обед — бутерброды, яблоко, термос. На левом колене он расстелил маленькую салфетку: белоснежное пятно на заляпанном краской халате. Перочинным ножиком он начал чистить яблоко.

— А почему нельзя? — не утерпел я.

Мне вдруг подумалось, что господин Хорн сердится на меня. Ведь я целых четыре дня не появлялся в замке и даже не сообщил, что не могу прийти. Господин Голь жестом подозвал меня к себе. Он пододвинулся, освобождая мне место рядом, и угостил кусочком яблока. Жуя яблоко, он осматривал стену.

— Барсучий уголок готов, — проговорил он и указал на простенок у входной двери.

Я смотрел на барсучью нору, на дерн и кусты, которые переходили в нарисованный на стене лес. Я встал, подошел к диораме, наклонился над ограждением, чтобы получше разглядеть расписанную стену.

— Вот чудеса. Тут ведь почти невозможно различить, где кончается дерн и начинается нарисованная трава.

Я вернулся к старому художнику и повторил:

— Чудеса. Мне бы так научиться рисовать.

Господин Голь срезал с хлеба корочку, поделил его на кусочки и, накалывая их ножом, стал отправлять себе в рот. Я стоял перед ним в надежде услышать, почему же мне нельзя к господину Хорну.

— Все очень просто, — сказал он, задержав кусочек у самых губ. — Я обманываю глаз. Перспектива вводит его в заблуждение.

Он посмотрел на стену с нарисованными в натуральную величину растениями, нависающими ветвями, теряющейся в зеленой мгле леса лужайкой.

— Это всего лишь трюк, нехитрый прием, — пробормотал он, продолжая жевать. — Ничего особенного. А мы уже не улавливаем разницы. Человеческий глаз никуда не годится. Его слишком легко обмануть.

— Почему мне нельзя к господину Хорну?

Мне не терпелось, так как нужно было спешить домой.

Старый художник опять повернулся ко мне:

— С господином Хорном беседуют. У него большие неприятности, мой мальчик. Не до тебя ему сейчас.

Я молча ждал, но господин Голь уже опять отвернулся к стене, к своим испещрившим штукатурку карандашным наброскам, которые предстояло раскрасить.

— Плохи дела у твоего Хорна, — сказал он наконец. — Но мы оба ничем не можем ему помочь.

— Это из-за цыган?

Сам не понимаю, почему я так спросил.

Господин Голь удивленно посмотрел на меня:

— Из-за цыган? При чем тут цыгане?

— Вы же знаете, какие они.

— О да, цыган я знаю. Но господин Хорн никакого отношения к ним не имеет.

— А может, все-таки имеет? — не отставал я. — Только вы мне сказать не хотите.

Я надеялся, что господин Голь что-нибудь расскажет мне о цыганах. Ведь он был единственным человеком в городе, с кем они разговаривали. Они даже ходили к нему в гости.

— Ну-ну, успокойся, — сказал он.

Сняв с колена салфетку, он отряхнул ее и аккуратно сложил. Потом сунул остатки еды в мешочек и встал. Чуть отодвинув ногой табуретку, он взял кисть, торчавшую из верхнего кармана халата, и начал смешивать краски на полированной металлической пластинке. Значит, он ничего больше не расскажет.

— Мне пора, — проговорил я. — Передайте господину Хорну, что я приходил. Теперь мне удастся выбраться только в следующую среду.

— Будет исполнено, господин арестант, — отозвался господин Голь, не отрывая глаз от красок.

Я помчался вниз по винтовой лесенке. Во дворе замка я остановился. С минуту я подумал, затем украдкой поднялся по лестнице главного здания. Тихонько закрыв за собою большую входную дверь, я замер. Мне было слышно самому, как тяжело и громко я дышал. За закрытой дверью кабинета раздавались голоса. Подойдя к двери сбоку, чтобы меня не застигли врасплох, я нагнулся и поглядел в замочную скважину. Было видно только господина Хорна. Он сидел в кресле у стены, точно между двумя фотографиями в рамках. Я видел, как шевелились его губы, однако ничего не мог понять.