Смерть геронтолога - [30]

Однажды Нисан пришел к Нюме в гости‚ осмотрелся с любопытством. Его повели на кухню‚ усадили за стол‚ разложили тарелки с вилками. "Почему на кухне?" – спросил он. "Так нам привычнее". Они хорошо помолчали: Боря‚ Нюма‚ Нисан Коэн. Сварили сосиски с картошкой. Открыли банку соленых огурчиков. Выставили на стол бутылку водки областного разлива‚ которую получили в подарок от залётного приятеля. Боре с Нюмой известно по опыту‚ что это такое – областной разлив‚ а потому потребовалось разъяснение‚ чтобы не напугать неискушенного человека. После краткого вступительного слова Боря сорвал металлическую пробку‚ Нисан Коэн унюхал ароматы далеких миров‚ лизнул с опаской‚ произнес задумчиво после осторожного глотка: "Я понимаю: водка должна быть в доме. Для компрессов‚ к примеру..."‚ чем и осрамил себя. "Переведите ему‚ – попросил Боря. – Клей-БФ. На спиртовом растворе. Наливаешь в алюминиевую кружку‚ добавляешь соли‚ ставишь на сверлильный станок‚ и деревянная колотушка крутится в клею‚ наматывая сгустки коричневой гадости. Остаток взбалтываешь в бутылке – еще сгусток. Пропускаешь через марлю‚ добавляешь стакан портвейна – вот тебе и коньяк". – "Вы это пили?" – с недоверием спросил Нисан. "Я наблюдал‚ – сказал Боря. – Как пили и занюхивали электрической пробкой со щитка. У нее запах жжёный".

Нисану интересны эти "русские"‚ а потому он предложил за кухонным столом: "Зададим тему. Хотя бы такую: "Выведи из заточения душу свою..." Боря помалкивал: иврит слаб. Нюма говорил за троих‚ разгорячился‚ разлохматившись: водка развязала язык. Давно это было‚ а может‚ не очень – какими мерками мерять‚ ездил Нюма в аэропорт отлетевшей жизни‚ садился в сторонке‚ чтобы не мешать‚ наблюдал за очередными проводами. Просто сидел и просто наблюдал‚ как шли на посадку одни‚ малой незащищенной кучкой‚ с тоской провожали другие: объятия и пожелания‚ слезы и стоны перед вечным‚ порой‚ прощанием. Отъезжающие уходили навсегда за толстое стекло‚ и оттуда‚ из-за стекла‚ улыбались через силу‚ неслышно шевелили губами‚ глядели в немой тоске на тех‚ кого покидали. А эти глядели на них. Заплакала мать‚ которая не могла уехать. Зарыдала дочь‚ которая не хотела остаться. Дед благословил. Бабка плюнула вослед. Кто-то кричал в задавленных рыданиях: "Леночку подними! Леночку!.." Кому-то давали сердечные капли. Мужчины отчаянно дымили сигаретами. И сказала старая женщина при прощальных напутствиях‚ вслед уходящим за стекло детям: "Я‚ – сказала‚ – боюсь недожить..." Всё это кончалось там‚ в аэропорту‚ когда отъезжающие уходили на посадку‚ а провожающие медленно шли к автобусам‚ в город‚ и всё оглядывались назад‚ всё оглядывались‚ и каждый взлетающий самолет принимали за тот‚ в котором... "Где твоя бабушка‚ Нисан?" – спросил Нюма. "Моя – тут. И прабабушка тоже". – "А моя там. Пришел на кладбище перед отъездом. Попрощался с родителями‚ с бабушкой Мусей. Ушел навсегда. Можешь такое понять?.." – "Налейте‚ что ли"‚ – попросил Нисан Коэн‚ и ему отлили до краев из бутылки областного разлива.

3

В бесконечных больничных коридорах Нюма встречает Ицика с Ципорой. Он узнаёт их‚ они узнают его. Удивляются‚ углядев на Нюме белый халат. Хотят что-то сказать. Попросить помощи или совета. Идут дальше‚ растерянные‚ поникшие‚ и вид у Ицика таков‚ будто с натугой поднимается в гору‚ постукивая натруженными клапанами‚ погромыхивая прогоревшим выхлопом‚ всласть обдымливая окрестности‚ а кто-то сзади‚ блистательный‚ многоцилиндровый‚ лошадиносилый‚ гудит в мощной ярости на замешкавшегося водителя. Нервный Ицик не появляется на балконе по вечерам‚ не жарит мясо в мангале‚ вывалив живот поверх полосатых трусов‚ не обволакивает соседей густыми жирными запахами. В семье у Ицика разлад. В делах застой. В мангале холодные угли. Нервы разгулялись – не утишить: прежде они шалили‚ теперь начали безобразничать. Ицик кричит на Ципору‚ Ципора кричит на детей‚ дети кричат друг на друга‚ не поделив мамину сисю. Ицика водили по знатокам-чудодеям‚ которых не перечесть‚ и каждый ему говорил: "Вас неверно лечили"‚ обещая скорое улучшение. Накладывали на Ицика руки. Обкуривали ароматическими дымами. Обмазывали грязью‚ привезенной издалека. Вливали космическую энергию‚ делали китайский массаж‚ укладывали на диван‚ лицом к потолку‚ выпытывая подробности младенческой жизни‚ и Ицик со стеснением раскрывал пугливые подростковые шалости под одеялом. Специалист по гипнозу навел сон на него‚ отчего Ицик проспал без перерыва четверо суток. Тихая музыка в зашторенной комнате. Слабый свет ночника. Цветущие апельсиновые сады в сновидениях с ароматами бодрости и покоя. Ицика будили на мгновение‚ подкармливали невесомой пищей‚ неприметно перестилали постель‚ заново погружали в несмятые‚ прохладные‚ чистотой пахнущие простыни‚ чтобы остудить разгорячённые нервы. Проснулся‚ схватился за телефон: что-то случилось за эти дни‚ а что – Ицику не говорят; конкуренты облизываются от удовольствия‚ тайны не раскрывая‚ бегают‚ ухмыляясь‚ из банка в банк для выгодного размещения нежданных капиталов. Ицик разнервничался еще пуще. Засуматошился и впал в панику. Ицику почудилось: всё продано и всё уже куплено‚ пока нежился в белизне простыней. Что сказал бы на это праведный Менаше? Праведный Менаше сказал бы внуку слова увещевания: "Утихни‚ Ицик: излишнее не имеет предела"‚ – хорошо слово‚ да не ко времени. Жена Ципора‚ верная в испытаниях‚ берет Ицика за руку‚ приводит в больницу‚ а там – в очереди к врачу – безумный Шмулик‚ притихший и опавший. "Я вам не снился?" – спрашивает он‚ а в голосе его безнадежность‚ в глазах покорная обреченность. "Что с тобой‚ Шмулик?" Рассказ его грустен и поучителен. Налицо распространенное явление в мире капитала – экономический шпионаж. У Шмулика редкая его разновидность. Безумный Шмулик – "Куплю всех и продам всех" – снится главному своему конкуренту‚ имя которому недосягаемый Дуду. Дуду обитает в таких высотах‚ куда Шмулику не запрыгнуть. Дуду живет в машине‚ ест в поезде‚ спит в самолете‚ а потому купил всех и продал уже всех; даже с женой Дуду встречается пролетом‚ в отдаленной стране‚ сговорившись через секретаря о времени и месте свидания‚ узнавая свою половину по брошке с брильянтами‚ которую подарил ей на свадьбу. "Он скоро умрет‚ – говорят про Дуду его завистники. – Такое никому не выдержать". Но Дуду пока что не умирает‚ недосягаемый Дуду‚ которого ничем не проймешь. Лишь только наклевывается прибыльное дело‚ конкуренты появляются во сне у Дуду с адресами и телефонами клиентов‚ Шмулик появляется тоже‚ – и поутру Дуду перехватывает сделку. "Откуда ты знаешь?" – спрашивает Ицик. "Дуду сказал". Безумный Шмулик сидит на стуле‚ свесив руки между колен. Шмулик мучается. Шмулик страдает – остро‚ мучительно‚ с отвратительными гримасами‚ покрываясь чесучей сыпью: вот мужчина‚ состарившийся преждевременно. (Есть такие‚ что уверяют: с приходом избавителя человек обратится в ангела‚ снизойдет на него дар пророчества‚ – касается ли это Шмулика?) Он потерял сон‚ аппетит‚ мужские свои способности‚ которые и до того были торопливы‚ а оттого невелики. Этого достаточно‚ чтобы человеческое естество возмутилось‚ и жена Браха прогнала Шмулика из дома. Из того самого дома с пантерами у входа‚ обложенного мрамором изнутри и снаружи. Браха сказала непреклонно: "Способен – возвращайся. Не способен – не приходи". Шмулика отвести бы к геронтологу Сасону‚ чтобы подкрепил мужскую силу и подтолкнул далее по жизни‚ но Сасону уже не сойти с постели‚ не удержать нить жизни. Шмулика отвести бы к бабушке Мусе‚ чтобы устыдила на идиш: "Ожидали многого‚ и вот – мало"‚ но Муся засыпана снегами в отдаленных краях. Шмулика показать бы прозорливому Нисану: пусть разъяснит популярно‚ что Шмулик создан не как-нибудь – по Образу и Подобию; Образ и Подобие – редкостный дар при сотворении первого человека‚ которому Шмулик приходится родственником; всё прыгающее‚ ползающее‚ лазающее завидует ему‚ безумному Шмулику‚ не обладая такими великолепными свойствами‚ – что же он портит свое Подобие в суете-расточительстве? Дверь открывается. Шмулика вызывают к специалисту‚ равного которому нет на свете; прибор стоит на столе – для измерения содроганий души. Дверь закрывается. Ицик на очереди. Из кабинета доносится привычно обнадеживающее: "Вас неверно лечили". Ицик волнуется‚ Ципора волнуется тоже. Где-то там‚ в доме с пантерами‚ волнуется Браха‚ жена Шмулика. Не волнуется один только Дуду‚ который скоро умрет.