Смерть - [24]
Подведем же итоги. Итак, смерть почтенна сама по себе, почитаем и покойник. Гибель врага вызывает иные чувства - гордость за себя и нечто вроде уважения к сильному противнику, ибо убить слабого мало чести. Ну и, понятное дело, ликование по поводу хорошей добычи. Умертвление же низкого - слабого, нищего, ничтожного, уже согнутого жизнью, то есть, считай, социально мертвого, - не вызывает никаких особенных чувств. «Так себе событие».
Это, так сказать, стандарт. Бывает также и смерть четвертого рода - когда умирает человек, чье место занять нельзя, так как он его создавал самим своим присутствием в этом мире. Пророк, учитель, гений - все они, может, нам что-то и оставляют (и даже очень многое), но они сами ценнее любого наследства или наследия - хотя оно иной раз будет подороже груд злата, даже в самом прямом материальном смысле. И тем не менее - в такой ситуации ближние чувствуют именно то самое, что называется «ощущением невосполнимой утраты». Для такой смерти специального слова не придумано - так как ситуация редкая: если честно, мало какой сверчок стоит больше и стоит выше, нежели занимаемый им шесток. Но - бывает ведь, хоть и нечасто.
Есть также и пятая смерть, противоположного свойства. Это смерть человека, который как раз и предназначался к тому, чтобы стать расходным материалом - например, солдатская. По солдату никто не скорбит, кроме мамы с папой, да таких же, как он, и это скорбь совершенно особого рода: понимание, что на его месте мог бы оказаться кто угодно, да завтра-послезавтра и окажется. Собственно, это не столько сожаление об утрате, сколько memento mori: «Ну что, ребята… хороший был парень… эх». И все выпивают, и каждый думает о том, о чем вслух говорить не стоит. Но вот про «невосполнимую утрату» на ум нейдет совсем - потому что через неделю пришлют пополнение, и все это тоже знают, и представляют даже, сколько именно пришлют, из расчета среднего расхода личного состава на единицу времени. Тут мне, конечно, скажут, что личность уникальна, что со смертью каждого человека от нас уходит целая вселенная, и колокол звонит по тебе. Плюс к тому же стандартный европейский погребальный политес, хотя и не предполагает бурных изъявлений скорби, зато содержит обязательные к произнесению формулы типа «невосполнимая утрата», «ушел от нас, и его некому заменить», и все прочее, свидетельствующее вроде бы о том же самом. Нетрудно, правда, заметить, что особенно много таких слов говорится как раз в тех случаях, когда покойника не просто можно заменить, а прямо-таки хочется заменить, и самые пламенные речи произносят как раз те, кто уже нацелился на освободившееся местечко. Да вспомните похороны какого-нибудь общественного, прости Господи, деятеля, или, скажем, работника искусства: арию «он был уникальным, неповторимым, другого такого человека не рождала земля и уж точно не родит» в таких случаях обычно исполняют именно кандидаты в наследники и преемники.
Впрочем, европейский политес требует и многого другого, неведомого наивной архаике. Например, публично радоваться гибели врага сейчас считается крайне неприличным - ну разве что в качестве эпатирующего жеста.
На этом стоит остановиться поподробнее. На самом деле трудно представить себе радость большую, чем сознание, что ненавидимый тобою человек загнулся, а ты жив, и уже тем самым его победил или хотя бы переиграл. Дальше, однако, возникает вопрос, многие ли твою радость готовы разделить. В древности, когда люди жили небольшими и хорошо сплоченными общинами, все было понятно: враг одного был врагом для всех. Сейчас не то: социальные сети уплотнились, все жители земли знакомы друг другом через несколько рукопожатий, и твой лютейший враг запросто может оказаться первой любовью супруги твоего хорошего приятеля, причем ты об этом можешь даже не подозревать, потому как жены не склонны открывать подобные тайны сердца мужьям. Но если в гостях у этого самого приятеля в присутствии очаровательной супруги выпьешь за то, что неприятный тебе тип перестал осквернять землю своим присутствием, ты сильно рискуешь отношениями, потому как та постарается ему объяснить, что ты идиот и подонок - и, скорее всего, преуспеет.
Это, впрочем, приличная причина, а есть и неприличная. Радоваться смерти врага - значит, навлекать на себя гнев и ярость его друзей, сторонников и подельников. В некоторых случаях это опасно не только для радующегося, но и для окружающих его людей. Если умирает жестокий бай или безумный тиран, лучше не петь песни на улицах, так как у бая и тирана наверняка найдутся подельники, которые поднимут певунов на копья… Ну или хотя бы стоит подождать с песнями - пока их не прикажет петь следующий тиран, вот тогда будет можно.
Так что не стоит слишком уж радоваться свежим гробам, даже если в гробу лежит мерзавец. Если, повторяю, речь не идет о сознательно наносимой пощечине общественному вкусу - тогда, конечно, дело другое. Хотя это риск: всегда найдутся те, кто не любит пощечин и постарается ответить тем же. И общественное мнение будет, скорее всего, на его стороне.
Но вернемся к теоретизированию. Нетрудно сообразить, что общее, суммарное, так сказать, отношение к смерти примерно зависит от того, с каким именно вариантом таковой люди встречаются чаще всего. По сумме, если угодно.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
Повести и рассказы молодого петербургского писателя Антона Задорожного, вошедшие в эту книгу, раскрывают современное состояние готической прозы в авторском понимании этого жанра. Произведения написаны в период с 2011 по 2014 год на стыке психологического реализма, мистики и постмодерна и затрагивают социально заостренные темы.
«Улица Сервантеса» – художественная реконструкция наполненной удивительными событиями жизни Мигеля де Сервантеса Сааведра, история создания великого романа о Рыцаре Печального Образа, а также разгадка тайны появления фальшивого «Дон Кихота»…Молодой Мигель серьезно ранит соперника во время карточной ссоры, бежит из Мадрида и скрывается от властей, странствуя с бродячей театральной труппой. Позже идет служить в армию и отличается в сражении с турками под Лепанто, получив ранение, навсегда лишившее движения его левую руку.
Ольга Леднева, фрилансер с неудавшейся семейной жизнью, покупает квартиру и мечтает спокойно погрузиться в любимую работу. Однако через некоторое время выясняется, что в ее новом жилище уже давно хозяйничает домовой. Научившись пользоваться интернетом, это загадочное и беспринципное существо втягивает героиню в разные неприятности, порой весьма опасные для жизни не только самой Ольги, но и тех, кто ей дорог. Водоворот событий стремительно вырывает героиню из ее привычного мирка и заставляет взглянуть на реальный мир, оторвавшись, наконец, от монитора…
Вена, март 1938 года.Доктору Фрейду надо бежать из Австрии, в которой хозяйничают нацисты. Эрнест Джонс, его комментатор и биограф, договорился с британским министром внутренних дел, чтобы семья учителя, а также некоторые ученики и их близкие смогли эмигрировать в Англию и работать там.Но почему Фрейд не спешит уехать из Вены? Какая тайна содержится в письмах, без которых он категорически отказывается покинуть город? И какую роль в этой истории предстоит сыграть Мари Бонапарт – внучатой племяннице Наполеона, преданной ученице доктора Фрейда?
Герберт Эйзенрайх (род. в 1925 г. в Линце). В годы второй мировой войны был солдатом, пережил тяжелое ранение и плен. После войны некоторое время учился в Венском университете, затем работал курьером, конторским служащим. Печататься начал как критик и автор фельетонов. В 1953 г. опубликовал первый роман «И во грехе их», где проявил значительное психологическое мастерство, присущее и его новеллам (сборники «Злой прекрасный мир», 1957, и «Так называемые любовные истории», 1965). Удостоен итальянской литературной премии Prix Italia за радиопьесу «Чем мы живем и отчего умираем» (1964).Из сборника «Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла» Издательство «Прогресс», Москва 1971.
Таиланд. Бангкок. Год 1984-й, год 1986-й, год 2006-й.Он знает о себе только одно: его лицо обезображено. Он обречен носить на себе эту татуировку — проклятие до конца своих дней. Поэтому он бежит от людей, а его лицо всегда закрыто деревянной маской. Он не знает, кто он и откуда. Он не помнит о себе ничего…Но однажды приходит голос из прошлого. Этот голос толкает его на дорогу мести. Чтобы навсегда освободить свою изуродованную душу, он должен найти своего врага — человека с татуированным тигром на спине. Он должен освободиться от груза прошлого и снова стать хозяином своей судьбы.