СМЕРШ - [44]

Шрифт
Интервал

Я настолько привык к коренным действиям чекистов, что ничему не удивляюсь. Практика расселения, примененная к казакам, оправдала теорию. Очаги сопротивления были уничтожены. Так, должно быть, будет и с Галицией. Судьба, во всяком случае, незавидная.

Вполне возможно, что такая же участь ожидает и нас, русинов. В глазах чекистов мы — националисты.

19 июля

Вчера, в десять вечера, я вошел в приемную генерала. Капитан Черный встретил меня недоброжелательно.

— Генерал никого не принимает.

— Когда же мне прийти?

Дверь открылась и на пороге появился генерал.

— В чем дело?

Капитан доложил генералу о моем деле.

— Пожалуйста…

Я последовал за генералом. Мое состояние было незавидное. Я был полон сомнений и волненья. У меня был лишь один козырь, на который я больше всего надеялся.

— Садитесь.

Генерал улыбался глазами. Судя по всему, он был в хорошем расположении духа.

— Вы твердо решили уйти от нас? — пристально посмотрел на меня генерал.

— Да.

— Почему?

Я решил, что выкручиваться нет смысла. Генерал, все равно, поймет «истинные причины», побудившие меня обратиться лично к нему.

— Я уверен, что работая по своей специальности, я принесу советскому правительству гораздо больше пользы. Работа в контрразведке мне не нравится.

Генерал встал и зашагал по кабинету.

Наступило минутное молчание.

— Дальше?

— Затем, я хотел бы работать у нас, на Подкарпатской Руси…

— Следующая причина?

— Это все, товарищ генерал-лейтенант.

— Причины у вас не особенно веские. Но, чтобы вы не считали меня толстокожим, я сделаю все, что в моей возможности. Что же я в состоянии сделать? Отпустить вас на все четыре стороны — не могу. Вы слишком много знаете для простого смертного. От нас есть два выхода: или в тюрьму, или на такую же работу в ином месте. В тюрьму вас сажать не за что. Остается второй выход. Перевод на работу, скажем, в Ужгород, — вас устраивает?

— Да. Если действительно нет иной возможности.

Я чувствовал, что говорю с генералом весьма посемейному. К сожалению, другого тона я не мог подобрать.

Генерал подошел к телефону.

— Подполковник Горышев… Здравствуйте. У меня к вам небольшое дело. Напишите сопроводительную записку товарищу Синевирскому в Ужгород, в распоряжение подполковника Чередниченко… Как поживаете? Жарко? Да. И я страдаю от жары. Днем почти нет возможности работать… До свидания.

Генерал положил трубку.

— Вы можете добиться больших успехов и на работе в наших органах. Подполковнику Чередниченко нужны такие люди, как вы. Условия в Закарпатской Украине вам хорошо известны… Влияние капитализма там пустило глубокие корни… Советую вам быть беспощадным ко всем врагам советской власти… если нужно будет, то и к родному отцу… Можете идти.

Я поспешно поблагодарил генерала и вышел из кабинета. Капитан Черный проводил меня недовольным взглядом.

В 12 часов меня вызвали к подполковнику Душнику.

— Как вы смеете поступать подобным образом? Вашим непосредственным начальником является майор Гречин и вам надлежало обратиться к нему.

Душник повышал голос. Брызги слюны падали на разложенные на письменном столе папки. «Черт с тобой! ругайся, как хочешь и сколько хочешь», — думал я.

— Если бы вы были кадровым офицером, а не переводчиком, я бы отдал вас под суд! Я никогда не ожидал от вас такого… Это черт знает что! Оставьте мне ваш домашний адрес…

Я написал на обрывке бумаги свой мукачевский адрес…

Хочется кричать «ура», но лучше пока не надо. Не сглазить бы преждевременной радостью…

20 июля

Через три часа уезжаю.

Я никогда не думал, что надо затратить столько энергии, чтобы уйти из Управления. С утра бегаю по всем отделам и собираю подписи. Комендант, начфин, заведующий библиотекой, заведующий складами, заведующий оружием, начальник отдела кадров, начальник второго отдела — все они должны были подписаться, что я им ничего не должен.

Проклятое учреждение! Вот, скажем, финотдел находится у черта на куличках. Разыскивая его, я часто видел на угловых домах надписи: «Хозяйство Ковальчука» и стрелку, показывающую направление в это хозяйство. Надписи, как надписи. Скромные, ничего не говорящие. Подобными надписями разукрашены тысячи городских домов Европы, где побывало наше управление.

Посторонний человек прочтет — «хозяйство Ковальчука», и пройдет мимо. Я же читал эти надписи, содрогаясь… А какие они скромные на вид!

27 июля

В Хусте я снял форму и надел гражданский костюм.

И. В., член нашей карпатской компартии, с десятилетним стажем, встретил меня как-то вяло.

— Как ты думаешь, к чему все это приведет?

— К коммунизму…

— Нет, это черт знает, что такое. Свободы — никакой, жизни — никакой. Я, Никола, зря подставлял спину под нагайки чешских полицейских. Зря, ей Богу, зря. Во времена господства Чехословакии была свобода и была жизнь. Плохо жил только тот, кто не хотел работать… Теперь же работаешь… эх, что и говорить, промахнулись мы.

— Глупости! Мы не промахнулись. Все будет хорошо, дай только срок.

— Нет, пока будут у власти большевики, никогда не будет хорошо. Я три года работал в шахтах Бельгии. Если бы мне удалось теперь попасть туда, я бы был самым счастливым человеком…

*

В Ужгород я попал 25 июля, в 8 часов утра. Около здания Народной Рады Закарпатской Украины встретил Василия П.


Рекомендуем почитать
Слово о сыновьях

«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.


Скрещенья судеб, или два Эренбурга (Илья Григорьевич и Илья Лазаревич)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Танцы со смертью

Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)


Высшая мера наказания

Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.


Побеждая смерть. Записки первого военного врача

«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.


Кино без правил

У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.