СМЕРШ - [29]
Подполковник поднял стакан и начал чокаться с офицерами, сидевшими поблизости.
Для меня слова подполковника не были новы. В процессе работы я давно почувствовал, что Советский Союз не признает ни за кем в мире правды. Диктатура пролетариата во всем мире — это не пустые слова. Иначе зачем столько убийств, зачем такая «жертвенная работа» и днем и ночью, зачем списки и списки? Зачем столько смершевцев?
В шесть часов вечера уезжаем в Прагу. Интересно, много ли нас поедет?
Вечером 9 мая наши студебеккеры тронулись в путь. Оперативную группу, насчитывающую около 100 офицеров (кроме бойцов и опознавателей), возглавлял полковник Козакевич. Он ехал впереди на американском «виллисе».
Наш студебеккер, был вторым в колонне. Рядом со мной сидел майор Гречин и майор Надворный.
Здесь же были капитан Шапиро, капитан Степанов, майор Попов, капитан Миллер, капитан Шибайлов и десять других, мне незнакомых офицеров.
У каждого из нас, кроме пистолетов, был автомат.
Тихий вечер, убаюкивающая идиллия весны, распускающиеся кусты и деревья, зеленая трава, — все это, как ни странно, ничуть не располагало к хорошему настроению. Наоборот, все раздражало своей красотой.
— Тебя, Костя, ожидает большая работа, — обратился майор Гречин к майору Надворному.
— Судьба улыбается и мне… Членов НТСНП в Праге много.
— И у меня много адресов, — вмешался в разговор майор Попов. — Я боюсь только одного, контрразведка Конева может обогнать нас.
— Верно. Они будут в Праге раньше нас, — согласился майор Надворный.
Капитан Миллер рассказывал про красоты Праги, где он был до войны.
— Это город, в котором вы найдете все виды архитектурных течений, начиная с готики и кончая небоскребами…
В Штернберге мы остановились. Полковник Козакевич распорядился относительно нашего ночлега.
— С рассветом выезжаем, а потому ложитесь сразу, чтобы успеть отдохнуть.
В пять часов утра мы выехали из Штернберга. Движение на дорогах было очень живое. Бесконечные потоки автомашин, обозов, пехоты, артиллерии и других видов войск с потрясающей быстротой устремлялись к Праге.
Все чаще мы встречали колонны военнопленных немцев.
— Куда? — спрашивал их капитан Шапиро.
— Wir wissen nicht, — отвечали пленные.
— Теперь вы, сволочи, увидите Москву! — ругался майор Попов.
Он был в исключительно плохом настроении, злой.
За Оломоуцем мы стали наталкиваться на пробки в движении. Козакевич съезжал с дороги и по ржи, пшенице и траве объезжал препятствия.
Чехи высыпали на дороги.
— Наздар! На-зда-а-ар! — взлетало до облаков.
Корпус генерал-лейтенанта Беккера сильно мешал нашему быстрому продвижению вперед. Двумя, а иногда и тремя потоками двигались автомашины. Все на Прагу. Немцы, вооруженные с ног до головы, хмуро смотрели на нас, но не решались нападать.
— Куда? — спрашивали мы их.
Ответ был один и тот же.
— К американцам.
Смершевцы злились и ругались, но должны были смириться. Немцев было больше, чем нас, и всякая попытка приостановить немецкие колонны кончилась бы безуспешно.
Порою из соседних лесов доносились выстрелы.
Вооруженные немцы выходили из лесов, стреляли в воздух, ругались, показывали нам кулаки, потом присоединившись к своим колоннам, тоже уезжали к американцам.
Пыль, расстилавшаяся на километры по обеим сторонам дороги, выедала глаза. К двенадцати часам дня вся шинель моя, фуражка и лицо были покрыты толстым слоем пыли.
В селах, местечках и городах продвижение было еще труднее.
— Наздар! На-а-азда-а-ар!
Радостному возбуждению чехов не было предела. Они нас встречали как освободителей, спасителей, долгожданных гостей.
Нет! Мы не несли им свободу. Мы несли с собой смерть, одну только смерть! Ведь мы — смершевцы! Какое нам дело до этих ликующих, улыбающихся девушек и юношей в праздничных одеждах? Нам нужно как можно скорее, добраться до Праги, арестовать там тысячи людей и потом допрашивать, мучить и, наконец, убить их. Убить!
Смерть шпионам! Смерть сотрудникам немцев! Но смерть и всем, кто, хотя и не сотрудничал с немцами, но не согласен с коммунизмом. Смерть им всем!
— Ты знаком с Волошиным? — обратился ко мне капитан Шибайлов.
— Нет.
— Познакомишься.
Я стараюсь отогнать так сильно волнующие меня мысли.
С Волошиным я не знаком, но знаю его в лицо. Знаю, что в 1939 году он был 18 часов президентом Закарпатской Украины.
Мое расстроенное воображение рисует одну за другой картины из времен украинского господства в 1939 году: Закарпатская Сичь в Бевковой школе. Хустский сейм. «Новая Сцена». Ревай, братья Бращайки, Клочурак, Клемпуш. Беженцы из Галиции. Потом бой за Хуст, Червона Скала и Красне Поле. Затем приход венгров, — аресты, расстрелы.
И еще не кончилась трагедия. Сегодня ночью или завтра днем мы арестуем Волошина и многих других украинских сепаратистов.
Майор Надворный — и НТСНП.
Я вспоминаю своих друзей… Да. При мне письмо. Его нужно передать во что бы то ни стало.
Если бы знал майор Надворный, как запутана жизнь. У него в сумке материалы против НТСНП, у меня же — письмо, разоблачающее все намерения майора. Кто из нас будет более быстрым и ловким, я или майор?
Мой ум бешено работает, как предупредить друзей об ожидающей их опасности. Ум майора, наверное, строит сотни планов, кого и как арестовать.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.