СМЕРШ - [20]
Лагерь военнопленных находится в здании тюрьмы. В лагере нет ни воды, ни света. Сырые помещения, битком набитые военнопленными, грязь, тяжелый запах пота и человеческих испражнений. Не удивительно, что в сутки умирает человек по двадцать.
Лагерное начальство предоставило нам две комнаты.
В лагерях военнопленных приходится работать «вслепую».
Капитан Шапиро с утра проверял офицерский состав и «закидывал агентуру». Черноусов, Кузякин и я присутствовали при этом.
Бойцы с «Гансом» ходили по лагерю и «проверяли чистоту».
Пока результаты нашей работы равны нулю. Капитан Шапиро надеется на агентуру. Во время обеда он рассказывал, что немцы охотно доносят друг на друга.
— У меня известный опыт в работе с военнопленными. Предложить папиросы, пообещать свободу — и из десяти завербованных один сделает свое дело.
Майор Гречин, капитан Шибайлов и группа смершевцев из резервов работают среди русских репатриантов.
Меня пугает чудовищное недоверие смершевцев к своим же гражданам.
Если послушать московские радиопередачи или почитать «Правду» — можно расплакаться над судьбой несчастных людей, переживших немецкую каторгу. Советские журналисты, армейские политотделы, партийцы, агитаторы, писатели, — все кричат об этих людях-мучениках, достойных глубокого уважения и сострадания.
Смершевцы иначе смотрят на дело. Для них советские граждане, побывавшие на принудительных работах в Германии, — элемент, кишащий шпионами и зараженный ненавистью к советскому строю. Поэтому они проверяют каждого репатрианта самым тщательным образом.
И между репатриантами бродят опознаватели и раскинута сеть агентуры.
Лживые обещания, недоверие, доносы, угрозы, допросы, пытки и смерть — стихия смершевцев.
Что же ждет репатриантов на Родине — страшно подумать. Майор Гречин говорит, что большинство из них пройдет двухлетние исправительные лагеря.
За что? Это же мученики, достойные сострадания! И неужели эти миллионы людей, переживших немецкую каторгу, ничего другого не заслужили, кроме концлагерей, то есть другой, советской каторги?
Я ничего не понимаю.
Можно лгать, обманывать, убивать, но не в таких же колоссальных масштабах. Ведь, кроме людского суда, превращенного тоталитаризмом в фабрики смерти, есть еще и Суд Божий!
Не нахожу слов для выражения всей этой мерзости, охватившей современное человечество.
«Смерть шпионам»! Нет, уж лучше было б назвать контрразведку не так. «Смерть противникам коммунизма» — более соответствовало бы действительности.
Сегодня до обеда я был в лагере по репатриации иностранцев. Майор Гречин приказал мне и лейтенанту Черноусову взять «Ганса» и вместе с ним «пройтись» по лагерю.
Французы, бельгийцы, англичане, голландцы, датчане, норвежцы, чехи и сербы уныло бродили по длинным коридорам грязных полуразрушенных зданий. Они смотрели на нас с большим недоверием и избегали встреч с нами.
Кроме презрения и ненависти к нам, их лица ничего не выражали. Еще бы! Смершевцы и среди них раскинули свои смертоносные сети. Резервы контрразведки, прикрепленные к лагерям по репатриации иностранцев, работают днем и ночью. Постепенно исчезают приверженцы сербского короля, сторонники чешской аграрной партии и другие иностранцы, так или иначе проявившие свое несогласие с коммунизмом.
Для смершевцев не существует международного права. С гражданами иностранных государств они расправляются по-своему. Здесь, на территории, занятой Красной армией, они делают то, чего не могут делать за границей, — уничтожают контрреволюцию.
Когда-то я слышал одну, очень характерную для Советского Союза песенку: «Слава вам, железные чекисты»…
Славны чекисты в России кровавой и темной славой, совсем не такой, как поется в песне. Иностранцы же слышали про чекистов только одним ухом. А теперь у них есть возможность непосредственно убедиться в существовании этих легендарных героев пролетарской диктатуры.
Вадевице. Дом заместителя бургомистра.
Из нового Сонча мне и Кузякину пришлось добираться попутными машинами. Я не думал, что это так сложно. Начальник КПП в Новом Сонче останавливал проходящие грузовики, но посадить нас ни на один из них ему не удавалось. Шоферы отказывались принимать кого-либо, ссылаясь то на плохой мотор, то на слабые шины или опасный груз.
Лишь после четырех часов ожидания мы взобрались на один из грузовиков, доставивший нас в Вадевице.
Лагерь русских репатриантов был уже занят резервами контрразведки. Капитана Шапиро и лейтенанта Черноусова мы нашли в лагере военнопленных.
— Здесь заживем, — встретил нас восторженный капитан Шапиро. — Начальства нет, работы мало. Баб в городе — ни пройти, ни проехать. На квартире у лейтенанта — три, у меня — две. Не зевайте и вы!
Кузякин поселился вместе с Черноусовым. Я занял комнату в доме заместителя бургомистра.
Черноусов достал водки. Задумал сегодня вечером устроить «настоящую выпивку с бабами». Пригласил и меня. Пойду непременно.
К Черноусову я пришел с небольшим запозданием. В просторной комнате, вокруг столов, заваленных закусками и заставленных бутылками водки, сидели хмельные польки. Офицеры танцевали под звуки патефона.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.