СМЕРШ (Год в стане врага) - [26]

— Где ты был с 1-го по 10-е января? — голос Гали звучал гораздо спокойнее, чем раньше. Бешенство ее постепенно проходило.

— В Освенциме.

Поляк говорил с большим трудом. Запекшаяся кровь, наполнявшая его рот, мешала ему говорить.

— Так!.. Что же ты там делал?

— Работал на заводе.

— На каком?

— И. Г. Фарбен.

— Кто был твоим мастером?

— Один немец. Фамилии его не знаю.

— Врешь ты, голубчик, врешь — в голосе Гали опять послышались нервные нотки — Мне известно, что с 1-го по 10-е января ты находился в Новом Сонче.

— Это неправда!

— Что?…

Галя взяла в руки нагайку.

— Это неправда!

Лицо. Гали вспыхнуло гневным румянцем, кончики губ чаще задергались.

— Я убью тебя, мерзавец, гад, подлец, я…

Галя быстро поднялась из-за стола и, сделав пару шагов, очутилась перед поляком.

— Разрешите мне вынуть платок и протереть глаза.

— Не раз-з-зрешаю.

Послышался свист нагайки и приглушенный удар по голове.

— Галя, я, кажется, здесь, как переводчик, лишний…

— Что? Мягкое буржуйское сердце?.. Нет, вы останетесь здесь. Я буду допрашивать этого мерзавца до утра. Или он мне сознается во всем, или я убью его. Говори, подлец, говори, сукин сын! Мать твою… Говори, где ты был с 1-го по 10-е января?

— В Освенциме.

— Вот тебе. Вот тебе!..

Галя набросилась на поляка, как сумасшедшая. Она била его по голове, по лицу, ушам, шее, рукам, ногам… Я видел, что силы ее оставляют, что вот-вот она не выдержит напряжения. Но я глубоко ошибся. Еще минут десять она била несчастного поляка. Потом, тяжело дыша, села за стол.

Я не помню всех вопросов Гали. Не помню и ответов поляка. Помню одно, что до ужина, т. е до десяти часов вечера, Галя не меньше десяти раз приходила в бешенство и начинала беспощадно избивать поляка.

Ровно в десять она позвала сержанта Суворова.

— Отведи его в камеру. Не забудь дать воды помыться.

Сержант увел окровавленного полуживого поляка.

— Теперь пойдем ужинать.

Я молчал. Мне не хотелось ни говорить, ни смотреть на Галю.

Свежая ночь немного протрезвила меня от этого кровавого кошмара.

— Вы, Коля, не сердитесь на меня — заговорила Галя.

— Я не сержусь. Какое мне дело до вас?

— Нет, вы сердитесь. Впрочем, мне все равно. Я сама не понимаю. Глупости… Расскажите мне про свои любовные приключения в Вадевице.

— V меня никаких не было.

— Серьезно?

— Галя, я вас не спрашиваю про вашу интимную жизнь.

— У меня, Коля, и нет интимной жизни. Еще полгода тому назад я возилась с мужчинами. Теперь некогда, да и не охота. Днем работаешь, ночью работаешь. Какие тут могут быть мужчины! Я рада, когда у меня есть несколько часов свободного времени, чтобы выспаться… Да, жизнь чекистов, пожалуй, самая тяжелая. У вас есть папироска?

Я открыл пачку румынских сигарет. Галя взяла одну и закурила.

— Вот и хорошо. Больше мне ничего и не нужно… Былого не вернешь, а от будущего не убежишь, Коля. Так я и живу.

В столовой все места были заняты и нам пришлось обождать немного, пока не освободилась пара стульев.

Я сел рядом с Галей. Передо мной на стене надпись «Добьем фашистского зверя в его же собственной берлоге».

Галя ела мало. Знакомые офицеры здоровались с нею, но она делала вид, что не замечает их.

— Пойдем, что-ли?

— Посидите еще немного, отдохните.

— Отдохнем у меня в комнате.

Я последовал за Галей. По дороге она не произнесла ни единого слова и только у себя в комнате заговорила.

— Вот мы и пришли. Садитесь.

Я посмотрел на засохшую кровь на полу, потом на Галю, потом опять на кровь.

— Вы, Галя, пережили какую то страшную трагедию?

— Это что за интимности?

— Нет, это не интимности. Вы…

— Суворов! Приведи поляка.

Галя тщательно избегала разговора о прошлом. Я твердо решил, что она пропала безвозвратно, а потому не стоит с ней дальше и разговаривать об этом. У Гали — чекистская карьера до самой последней минуты, когда она или сойдет с ума, или будет расстреляна, как преступница, совершившая сотни убийств.

Суворов привел поляка.

Началось продолжение кровавого кошмара, прерванного ужином.

В четыре часа утра дежурные вынесли умирающего поляка, а Галя, не раздеваясь, свалилась на свою койку и закрыла глаза.

Я с трудом доплелся к себе на квартиру и, тоже не раздеваясь, лег и быстро уснул.

12 апреля.

Вчера капитан Потапов долго разговаривал со мною на разные политические темы.

Он согласен с тем, что жизнь в западно-европейских государствах и в Америке лучше, чем в Советском Союзе.

— Тем не менее, будущее принадлежит нам. Экономический процесс неуклонно идет к социализму и коммунизму.

Капитан уверен в этом. — ничуть. Меня интересуют не экономические процессы, а те «специалисты» по вопросам русских эмигрантских организаций, о которых я только слышал, но о которых у меня до сих пор нет никаких конкретных сведений.

Я перевел разговор на русскую эмиграцию. Капитан охотно поделился со мной своими взглядами относительно эмигрантов.

— Впрочем, я мало знаю о русских эмигрантских организациях. Другое дело, майор Надворный. Он специализируется по НТСНП.

— Это тот, у которого в Ужгороде невеста?

— Тот самый.

Затем мы разговорились об английской разведке. Капитан считает, что советская разведка, в конечном счете, лучше английской.

— У нас нет такого опыта, как у англичан. Зато наша разведка успешно работает в капиталистических государствах, пользуясь услугами коммунистических партий и либеральной свободой, позволяющей сравнительно легко проникнуть в любое святое святых. Кроме того, во всех капиталистических государствах очень плохие контр-разведки. У нас же контр-разведка, сами видите, работает чисто. Одно название чего стоит — Смерть шпионам!