Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни - [80]

После ужина я смываю с себя воспоминания о прошедшем дне в душе, бросаю медицинскую одежду в корзину для грязного белья, надеваю пижаму.

Сегодняшняя смена закончилась. Разместившись на нашем потертом диване в гостиной, я разгадываю ручкой кроссворд в «Нью-Йорк таймс». Я использую чернила, а не карандаш, не потому, что так уверена в своих силах, а просто из эстетических соображений. Карандаш царапает бумагу, да и на сером фоне написанное им сложно разглядеть. Ручкой же водить гораздо приятней, и получившиеся заглавные буквы отчетливо видны каждая в своем квадрате.

Кроссворд меня успокаивает. Я читаю вопрос: «Как странствуют рыцари», после чего записываю: «БЕСЦЕЛЬНО». Отлично. Может, у меня и не получится разгадать его полностью, но только из-за того, что я не пойму странную логику или экстравагантный каламбур его авторов, либо не буду знать названия какой-нибудь европейской реки или небольшого городка в Оклахоме. Если я не разгадаю его полностью, то это не будет связано с каким-то моим существенным промахом, недостаточной бдительностью, эффективностью или эмпатией, либо незнанием того, что у кого-то болит живот, потому что его кишечник разорвало на части. Никто не пострадает, если я не разгадаю кроссворд до конца, если я найду все ответы в Интернете, а затем совру, будто ответила сама, если я выкину его в мусорное ведро, заполнив лишь наполовину.

Я поднимаю глаза от газеты и вижу стоящих передо мной дочек. Они только что из душа, с мокрыми волосами, которые не дают причесать.

– Спокойной ночи, мама.

– Стойте! Стойте! – говорю я, забросив свой кроссворд вместе с мыслями о прошедшем дне. – Мне еще нужно вас обнять. – Почти то же самое я сказала и Шейле – к счастью, моим детям ничего не угрожает.

Одна дочка вытягивает свой указательный палец и касается им моего – только такой физический контакт она мне позволяет. Другая, лишь слегка посопротивлявшись, все-таки дает мне просунуть ей за спину руку и прижать к себе.

– Спокойной ночи! – хором говорят они.

– Хотите, чтобы я вас уложила?

– Нет.

Иногда они соглашаются, и тогда я иду вслед за ними в их логово на третий этаж нашего дома, где они начинают мне рассказывать всякие истории: про сюжет книги, которую одна из них читает, про необъяснимую или забавную выходку одного из учителей в школе. Порой у нас даже бывают женские разговоры по поводу их невероятно подробных школьных занятий по половому воспитанию.

Сегодня, однако, они на это не настроены, а я и не настаиваю. Как бы мне ни хотелось этого признавать, однако я попросту валюсь с ног от усталости.

Мой сын – в свои четырнадцать ложится он позже девочек – приносит в гостиную рюкзак и принимается в нем копаться, словно белка, пытающаяся отыскать нужный орешек в своих запасах.

– Нашел! – говорит он, доставая какой-то листок.

– Что это?

– Вопросы по истории США.

Я не в курсе, что они сейчас проходят в школе. Войну за независимость? Промышленную революцию? Подпольную железную дорогу?

– А что вы сейчас проходите?

– Да там разное, – отвечает он, садится с листком за компьютер и заходит на нужную страницу.

– Ты же знаешь, что тебе нужно спать?

– Ага. – Он увлеченно читает.

– Что ж, ну ладно. – Я подхожу и треплю его за плечо. «Спокойной ночи. Не засиживайся».

– Спокойной ночи, – говорит он, не отрываясь от монитора. Ему явно интересно то, что он читает.

Я отправляюсь чистить зубы, и что-то в рутинной обыденности этого ритуала заставляет меня подумать про Рэя, Ирвина, а также Кандас, вырванных из своей привычной жизни и вынужденных заниматься лечением своего потенциально смертельного рака.

– Ты собираешься в кровать? – это мой муж пришел меня проведать.

– Угушеньки.

– Ты в порядке?

Я наклоняю голову.

– А что?

– Ну не знаю – кажется, тебе больше не по себе, чем обычно после дежурства.

Я вдыхаю воздух и выпускаю его наружу.

– Сегодня была какая-то бессмыслица. У одного пациента, с которым, как я думала, все в полном порядке, оказались серьезные проблемы, в то время как другой, по поводу которого я переживала, что он может умереть от химиотерапии, неожиданно пошел на поправку.

– А разве у вас так не всегда? Разве не поэтому это такая тяжелая работа?

– Думаешь? – Неужели я всегда живу в такой неопределенности, при этом даже этого не осознавая? – Полагаю, ты прав, – говорю я ему.

Он кладет свой указательный палец мне на лоб и едва касается той самой вертикальной складки, появление которой всегда означает, что я о чем-то переживаю.

– Сможешь заснуть?

– Посмотрим, – отвечаю я.

– Потому что я пока ложиться не буду…

– Ничего. Постараюсь уснуть. – Он кивает и уходит, выключая свет. Я кладу голову на подушку, а затем поднимаю ее, чтобы посмотреть на часы. Пол-одиннадцатого, а мне завтра вставать в шесть. Шейла сейчас бог знает где в больнице.

Шейла, Шейла, Шейла.

Я редко когда сразу засыпаю после смены, особенно если на следующий день у меня тоже дежурство, однако сейчас ко мне приходит покой, отгоняя прочь ненужные мысли. Мое дыхание постепенно становится более глубоким, и я чувствую плавное погружение в забвение. Завтра все повторится вновь, а потом будет еще одна смена, и еще одна, и еще. Я буду снова окружена болезнями, в полном неведении по поводу будущего. А ведь именно там живут мои пациенты, так что хочется надеяться, что рядом с ними найдется место и для меня.