Смелые люди - [9]
Санитары осторожно переложили его на постель.
Мой сосед повернулся, посмотрел на новичка и вдруг, словно забыв о своей ране, вскочил на ноги и опрометью бросился к нему:
— Товарищ старший лейтенант! Вы… живы!
— И ты здесь, Федя? — тихо отозвался раненый.
Я не мог объяснить почему, но от этого голоса вздрогнул.
— Здесь, здесь! Как я рад, что вы живы, товарищ старший лейтенант! — повторял сержант, усевшись у ног офицера. — Как же всё получилось-то?
— Дай, Федя, я отдохну, потом всё расскажу. Я двое суток не спал.
Я тоже поднялся и подошёл к раненому. Что-то родное, близкое показалось мне в его лице.
И вдруг…
— Яша! — вырвалось у меня.
— Вася! Вот где встретились.
— Ну, всё! Спи! — приказал я, — Потом обо всём поговорим…
Уже в вагоне, по пути в далёкий тыловой госпиталь, мой старый друг рассказал мне, как он жил после моего отъезда из родного села.
Прибыли в госпиталь, и я записал этот рассказ. А теперь я посылаю его вам. Он поучителен для всех, кто хочет стать храбрым. До свиданья, дорогие мои! Желаю вам силы, здоровья и успехов.
Ваш Василий Григорьевич».
Старый враг
На следующий день после уроков ученики собрались слушать рассказ, присланный полковником. Все быстро уселись на своих местах и с нетерпением ждали прихода Нины Ивановны. Вот она вошла с толстой тетрадью в руках, немного помедлила и стала читать. Полковник записал рассказ друга от первого лица, — казалось, Яша сам рассказывает о своей жизни.
После окончания сельской школы мне дальше учиться не пришлось, хотя мы с Васей и мечтали об этом. Отец постоянно ждал, что его скоро возьмут на войну.
— Останешься за хозяина, — говорил он, — сейчас не до ученья. Что мать будет без тебя делать.
Ожидания отца не были напрасными. Как-то зимним вечером к нам зашел староста и сказал:
— Собирайся, мужик, на войну. Чтобы завтра быть в городе.
Собираться было почти нечего — все уже заранее было приготовлено. Мать стала укладывать в мешок сухари. Отец вышел во двор, обошёл его, прощальным взглядом осмотрел старый осыпанный снегом вяз во дворе, колодец, скотину…
Я неотступно следовал за отцом. Небогатое наше хозяйство было в порядке. Но вот отец заметил, что в одном месте плетневая изгородь немного отвалилась от столба и велел мне принести мочалы. Он свил из неё веревку и туго подвязал плетень к столбу. Спали в эту ночь спокойно только маленькие сестренки. При тусклом свете коптилки отец давал советы матери по хозяйству. Я тоже внимательно его слушал. Потом и я уснул.
На рассвете мать разбудила меня и сказала:
— Ты оставайся с маленькими, а я отвезу отца в город.
Отец поцеловал спящих девочек и смахнул с лица слезы.
— А ты выйди, проводи нас, — глухим голосом пригласил он меня.
Мать не переставала плакать. На улице стояла уже запряженная в сани наша лошадь.
— Ну, сынок, прощай, — отец прижал мою голову к своей широкой груди. — Будь за хозяина. Помогай матери, не обижай маленьких… Трудно вам будет. Лошаденка у нас старая, береги и её… Может быть, я скоро вернусь.
Отцу что-то мешало говорить. Он произносил слова редко, как будто набирал силы после каждой фразы.
— Ну, прощай! Иди в избу, а то простудишься.
Первый раз в жизни я не послушался отца и продолжал стоять. Моё сердце сдавило словно клещами, но слёз не было.
Лошадь тронулась, а отец долго еще смотрел назад, на нашу избушку, на меня.
Заметно опустел наш дом. Раньше всё у нас шло размеренно, чётко. У каждого были свои обязанности, и выполнялись они без особого труда. А теперь я целыми днями работал во дворе и не успевал всего сделать. В нашем хозяйстве и были-то всего лошадь, корова да две овцы. Но и за ними нужно было два раза в день убрать в хлеве и в конюшне, надо было три раза накормить, напоить. По утрам приходилось приносить корм с гумна, дрова рубить.
Прибавилось работы и у матери. Ей приходилось помогать мне в уходе за скотом, чинить нашу одежонку, изыскивать деньги для уплаты налога. Она ездила со мной на мельницу, боясь, что я один надорвусь с мешками.
Я уставал, но никогда об этом не говорил матери. Мы жили надеждой на то, что скоро кончится война и отец вернется.
В деревню часто приходили извещения о гибели на фронте наших односельчан. То из одного, то из другого дома раздавались вопли и причитания, — от них у меня сжималось сердце. Некоторые возвращались с фронта искалеченными: без руки или без ноги. Завидев кого-либо из инвалидов, мать говорила:
— Хотя бы таким вернулся наш отец.
Наступила весна… Мы её ждали с нетерпением. Корм скоту у нас кончился. Пришлось раскрыть угол сарая, очистить солому от мусора и гнили и скармливать её животным.
Я собирался пахать. Осмотрел соху, борону, примерил на лошадь оральный хомут и свил кнут. Мать отвеяла на ветру семена овса и ссыпала их в мешки.
— Сумеешь ли ровненько раскидать семена-то? Может, нанять кого из стариков?
— Рассею сам, — ответил я. — На загон надо четыре меры. Если в один раз не раскидаю, то еще раз пройду.
— Ну, хорошо. Ложись спать, а я дам лошади отходов на ночь.
Не успел я заснуть, как мать заголосила в сенях. Сестренки с испугом соскочили с постели и бросились в сени. Я выбежал следом за ними.
