Смех Циклопа - [12]

Все это длилось доли секунды, но, как только физиологический процесс начался, остановить его уже ничто не могло. Вожаком северян овладело нечто вроде шумного приступа отрыжки.

Он смеялся.

Вскоре, словно заразившись от предводителя, все остальные члены племени северян принялись икать, выражая облегчение и удивление при виде столь неожиданной развязки, свалившейся прямо с неба. Представители южан, поколебавшись, тоже поддались освободительным спазмам.

Такое случалось не в первый раз, но прежде смех был явлением индивидуальным или, максимум, внутрисемейным. А сейчас несколько десятков человек хором, одновременно, хохотали над одним и тем же событием.

Вожак южан, вытерев с лица помет грифа, собрался завершить то, что собирался сделать, но, увидев развеселившихся соплеменников, понял, что так поступать не следует. Он выбросил камень, и, следуя всеобщему примеру, тоже принялся смеяться. Убийство? Об этом никто уже и не думал.

В общем настроении что-то изменилось. До такой степени, что бывшие соперники решили объединиться в одно племя.

История о грифе, нагадившем с неба в судьбоносный момент, передавалась из поколения в поколение. Ее дополняли, иллюстрировали мимикой, жестами, обогащали деталями. И каждый раз слушатели смеялись так, словно видели эту удивительную сцену наяву.

Так родилась первая шутка, так люди впервые открыли способность вместе смеяться над одним и тем же событием.

Гораздо позже историки установили, что именно в ту эпоху человечество перешло на новую ступень развития.

Великая Книга Истории Смеха.

Источник GLH

20

Вороны дерутся над трупом маленькой мышки, чьи внутренности еще дымятся.

Лукреция возвращается на кладбище Монмартра и, пройдя мимо надгробия певицы Далиды, находит могилу Дария.

«Лучше бы тут лежали вы».

Он мог бы еще поставить тут зеркало вместо своей фотографии.

«Посмотрите-ка на себя: придет и ваш черед отправиться на съедение червям». Я уверена, ему бы это понравилось.

Она задумчиво стоит перед могилой комика.

Дарий, я продолжу расследование.

Я найду твоего убийцу.

Что посоветовал мне Исидор? Отправиться к началу времен. Найти самую древнюю шутку. Узнать, что впервые рассмешило наших предков.

Новый порыв ветра яростно треплет кроны деревьев.

Не знаю, зачем мне эта информация, и даже не представляю, где ее искать. Разве есть свидетельские показания? Кто это видел? Кто слышал? Кто мог об этом рассказать? Никто. Естественно, никто.

Тучи мчатся по небу, словно спешат открыть ей какой-то секрет.

А что впервые рассмешило меня саму?

Лукреция вспоминает раннее детство.

Свое рождение.

На кладбище.

Уже смешно.

Она достает пачку сигарет, но ветер задувает пламя зажигалки. Она прячет крохотный огонек в ладонях. Наконец ей удается закурить, и она глубоко затягивается, прикрыв глаза.

Родители оставили ее в корзине на чьей-то могиле. Могильщики нашли ее и отнесли в больницу.

Начать там, где все заканчивается, – разве не отличная шутка судьбы?

Затем ее отправили в приют для юных католичек «Нотр-Дам-де-ля-Совгард».

Навязывание религиозной морали вызвало у нее и ее однокашниц то самое «противодействие» Эриксона, о котором упоминал Исидор. Им говорили: «Никакого секса», «Никаких наслаждений», «Никаких радостей». И чем настойчивей их толкали к фальшивой добродетели, тем сильнее девочки стремились к греху.

Сама окружающая обстановка наводила на мысли о пороке. Приют для девочек «Нотр-Дам-де-ля-Совгард» казался Лукреции очень похожим на замок Синей Бороды: каменные стены, запах плесени, сырые подвалы, скрипучие дубовые двери и узкие темные коридоры.

В пятнадцать лет под предлогом медицинского осмотра (ей поставили диагноз «замедленное развитие») ее ощупал мужчина, пришедший в детский дом «с инспекцией». Это был родной брат матери настоятельницы, священник, руководивший католическим приютом для мальчиков. Позже Лукреция узнала, что он оставил сан и стал президентом межрегиональных конкурсов красоты.

Нашел себе занятие по вкусу.

После этого «инцидента» она почувствовала глубокое отвращение, во-первых, к мужчинам и, во-вторых, к собственному телу. В сознании подростка одно было неразрывно связано с другим. Мужчины жаждали ее тела и стремились воспользоваться им.

Поскольку она не любила мужчин, ее, естественно, заинтересовали женщины.

Поскольку она не любила свое тело, у нее, естественно, образовалась склонность к мазохизму.

Через год у нее появилась удивительная любовница. Мари-Анж Жиакометти. Высокая тонкая брюнетка с темными волосами до пояса и пьянящим ароматом кожи. На ее лице всегда сияла широкая улыбка, смеялась она громко и искренне.

Как только Лукреция увидела эту девушку, она потеряла голову от любви.

Интересное выражение «потерять голову от любви». Почему не «найти»? Наверное, потому, что любовь ведет к безумию, к потерям. Сильная любовь – это любовь, в которой теряешь себя.

Образ бывшей любовницы все отчетливей встает перед мысленным взором Лукреции. Мари-Анж смеялась и шутила надо всем и никогда не унывала. Мари-Анж с глазами, черными, как два колодца… Мари-Анж с незабываемым ароматом кожи…

После печального эпизода с братом настоятельницы Лукреция начала истязать себя. Тело стало причиной ее страданий, его следовало наказать. Она втыкала себе в кожу булавки и резала себя ножом, чтобы почувствовать боль, которую могла контролировать.