Слышишь пение? - [48]

Худо-бедно ужин удалось пережить. Анне задали много уроков, еле-еле успеть до вечера. Но и ночью в постели девочка не переставала думать о матери. Ясно, убита горем. До чего же глупо, Руди даже из Торонто еще не уехал. Он пока на учебном крейсере на озере Онтарио, и его скоро отпустят домой на побывку. Она понимает мамины чувства, Руди же ее первенец и любимчик. Но может, мама просто не знает, как выйти из этой трагической позы? У нее, Анны, так бывало — вроде поклянешься больше никогда в жизни с мамой не разговаривать или еще какую-то глупость самой себе пообещаешь, а потом уже хочешь, чтобы все было по-старому, а не получается, никак не перестанешь изображать обиду или злость.

Но мама-то не ребенок, она себя так вести не может!

И все же… Назавтра, когда мама опять отказалась от ужина вместе со всеми, Анна вдруг ужасно разозлилась, набрала в тарелку побольше еды, схватила нож и вилку, поставила на поднос стакан воды и направилась к закрытой двери.

— Не станет она есть, Анна, — засомневалась Гретхен, сама не своя от беспокойства.

— Прекрасно станет, — возразила младшая сестра и, со стиснутыми зубами, словно ей все еще девять лет и она опять насмерть поссорилась с мамой, направилась к спальне родителей. Фриц подскочил и распахнул перед ней дверь.

— Сядь, мама, — жестко, без малейшей жалости в голосе, скомандовала девочка. — Вот твой ужин.

— Забери еду, — отозвалась мама. — Оставь меня в покое.

— И тебе не стыдно? Папа совсем с лица спал, так за тебя беспокоится! Гретхен ничего не ест, волнуется. Руди от нас ни одного письма не получил — а что писать, когда мы только за тебя и переживаем? Он, наверно, как папа, совсем отощал, а ты лежишь и умираешь от жалости к самой себе, — Анна набрала в легкие побольше воздуха и продолжала, пока хватает смелости, — Знаю, знаю, ужасно тяжело было, когда он ушел. Но все остальные стараются изо всех сил. А ты надулась и не хочешь остановиться, но жевать-тоты можешь, вот и изволь, пожалуйста, сесть и поесть!

Мама повернулась и уставилась на младшую дочурку.

— Хватит тут болтать, Анна Елизавета Зольтен, — раздраженно огрызнулась она, по тону, ни дать ни взять, ее дочка. — Никто в доме с голоду не умрет, покуда я тут хозяйка. О чем только папа думает?

— О тебе, — Анна повернулась к двери, все еще держа поднос в руках. — Пойду, скажу Гретхен, пусть поставит лишний прибор.

— Сама поставь, — крикнула ей вслед мама. — Накрывать на стол твоя обязанность!

Все сидели тихо, как мыши, наблюдая за Анной. Она принесла еще одну тарелку и с громким стуком бросила на стол вилку и нож.

— Проснитесь! — потребовала девочка. — Мама сейчас выйдет, ведите себя как обычно.

Папа расхохотался:

— Браво, Анна! А я-то думал, твой дурной нрав давно исчез!

— Иногда он бывает весьма кстати, — возразила дочка.

Но коленки ее дрожали и ноги подгибались.

Тут за спиной раздался знакомый голос, не тот, еле слышный и грустный, к которому они чуть было не привыкли, а обычный, звонкий, всегда полный здравого смысла голос Клары Зольтен:

— Подвинь девочке стул, Эрнст. Видишь, она с ног валится. Не каждый день удается хорошенько выбранить мать. Вот ты сказала, — обратилась она к дочери, — я просто дуюсь, и мне вдруг стало совершенно ясно, ты права. Как тебе в голову пришло, что я надулась? Но твоя правда! Просто ума не приложу, у кого ты выучилась читать нотации?

Она недоверчиво посмотрела на дочь, и Анна ответила с притворной серьезностью:

— У папы, наверно.

Тут все семейство разразилось громовым хохотом. И мама рассмеялась. Папа в жизни никого не ругает, об этом известно всем, даже маме.

— Хорошо, — произнесла она, отсмеявшись, — давайте поблагодарим Господа за то, что мы вместе и… — голос ее осекся, — и попросим Его благословения для Руди, где бы он ни находился. А теперь принимайтесь за ужин, как Анна велела.

Девочка сидела рядом с папой, чувствуя, как к ней возвращаются силы. Только губы еще не повинуются, но нет, надо улыбнуться маме:

— Он еще в Торонто, на «Йорке», корабле королевского флота.[32] Умирает со скуки, наверно.

— Хоть бы скорее прислал фотографию в морской форме, — вставила Фрида. — Я в школе всем покажу.

Мама вздохнула, потрепала ее по плечу.

— Мне тоже всегда нравились мужчины в форме, правда, Эрнст?

Папа кивнул, улыбаясь, а потом с такой любовью посмотрел на младшую дочку, что один этот взгляд стал ей самой большой наградой.

"Видишь, Руди, я стараюсь", — мысленно сказала она и подвинула стул поближе к столу — надо же и поесть.

Глава 20

Пока известно, что Руди близко, беспокоиться вроде не о чем, и девочка как будто забыла, что через полтора месяца ему отправляться в Галифакс. Чаще всего Анна вспоминала о брате, когда приходило время садиться за уроки. Раньше она и не замечала, насколько привыкла полагаться на помощь старшего брата.

К концу первой недели она взяла тетрадь, где Руди большими, жирными, черными цифрами писал для нее задачи, и отправилась к мистеру Мак-Нейру.

— До чего жалко, что Руди бросил университет, — начал учитель. — Я ушам своим не поверил, когда услышал.

— Он записался во флот, — доложила девочка. — Но сначала сдал все экзамены.