Служитель египетских богов - [31]

— Доброе утро, господин доктор, — ответила Мадлен, протягивая руку. — Какой приятный сюрприз. — Она опустилась на стул, оставляя диван в полном распоряжении гостя.

— Вы очень любезны, — произнес Фальке немного смущенно и сел. Улыбка его померкла. — Ваш слуга хорошо вышколен. Примите мои комплименты. — Он указал на поднос с кофейником, выпечкой и горкой фруктов.

— Благодарю, — уронила Мадлен, пытаясь понять, зачем он приехал. Сложив руки на коленях, она выжидательно замерла.

— Вы присоединитесь ко мне? — спросил гость.

— Нет, благодарю, — отказалась Мадлен. — Я позавтракала чуть раньше.

— Да конечно, — сказал Фальке. — Тогда с вашего позволения, я допью кофе. Как странно, — заметил он, ставя пустую чашку на блюдце. — Я почему-то убежден, что вы меня поймете, хотя этот приезд дался мне нелегко.

— Очень рада, что вы все же решились, — вежливо улыбнулась Мадлен.

Фальке нетерпеливо отмахнулся, словно желая покончить с обменом любезностями.

— Даже не знаю, с чего начать.

— Говорите прямо, — последовало предложение. — Вы хотите о чем-то меня попросить?

— В общем, да, — неуверенно произнес Фальке. — Если таковое возможно.

— Если вы скажете, о чем речь, я дам ответ.

— Я понимаю. — Гость вновь наполнил свою чашечку кофе и добавил сахару, прежде чем сделать глоток. — Видите ли, дело очень важное, иначе я бы не стал вас обременять.

— Вы пока ничего не сказали, — чуть резковато заявила Мадлен. — Поэтому я не уверена, так ли уж тяжело это бремя. Я лишь догадываюсь, что ваши затруднения связаны с вашей врачебной практикой, так? — Она помолчала и, не услышав ответа, храбро продолжила: — Боюсь, я мало могу вам помочь, если в виду имеются современные достижения медицины.

Фальке вдруг оживился и закивал.

— Вот-вот, в самую точку. Вопрос в том, что было известно врачевателям прошлого. В последнее время я то и дело сталкиваюсь с недугами, о которых Европа понятия не имеет. — Он вновь взглянул ей в глаза. — Когда мы познакомились, вы сделали мне предложение, о каком, наверное, сейчас и не помните.

— Отчего же, прекрасно помню, — прозвучало в ответ.

— Вот как? — Врач нервно заулыбался. — Что ж, моя задача в какой-то степени упрощается.

— Вы хотите знать, как древние египтяне боролись с болезнями? — теряя терпение, спросила Мадлен. Ситуация одновременно и забавляла, и раздражала ее. — Доктор Фальке, не тяните резину. Я ведь уже предлагала снабжать вас переводами любых нами обнаруженных текстов, связанных с медициной. Вы обещали подумать, но так и не дали мне знать о том, что решили. Должна ли я расценить ваш визит как желание возобновить прерванный разговор?

Фальке выпрямился, словно с плеч его спал тяжкий груз.

— Мне не следовало в вас сомневаться, — произнес он с облегчением. — Вы просто золото, и я был бы бесконечно признателен, если бы вы не отказались знакомить меня с полезной мне информацией, получаемой вами в ходе ваших раскопок.

— Как я могу отказаться от собственных слов? — спросила Мадлен чуть обиженным тоном.

Он молча склонился к ее руке.

— Мадам, я веду себя как последний болван. Простите мою неучтивость.

Глаза их встретились, и на лице гостя вновь заиграла обезоруживающая улыбка. Точнее, убийственная, сказала себе Мадлен.

* * *

Письмо Мадлен де Монталье, посланное из Фив графу де Сен-Жермену в Швейцарию.

«Любовь моя, Сен-Жермен! Представь, каково мне обретаться в краю, где ты так долго прожил. Я смотрю на колонны и статуи и думаю: „Вот. Он наблюдал, как они воздвигались. А под этой стеной он скрывался от солнца“. Конечно, вряд ли все так и было, ведь, судя по твоим письмам, ты редко выбирался из Дома Жизни, хотя…

А то гляжу на осколки древнейшей цивилизации и сравниваю ее историю с историей Франции. Египет, каков бы он ни был, сохранял на своей земле мир. Я до сих пор не нашла ни одного свидетельства разгула насилия, ничего похожего на то, что творилось во Франции — во времена революции, например. Фараоны, похоже, больше любили покой, чем войну. Я права или все это мои романтические фантазии?

Если бы не одиночество, я чувствовала бы себя абсолютно довольной, ведь здесь я могу заниматься тем, что мне более всего по душе. Копошиться среди развалин, тратить время на поиск минувшего. Я счастлива, что могу исследовать храмы, крыш и порталов которых долгое время не касался солнечный луч. Очень долгое время. Чуть ли не половину твоей жизни. Я много об этом думаю. Боже, как бесконечно длинна твоя жизнь! Только в Египте, где есть что с чем сопоставить, я стала это наконец понимать, и ты сделался мне еще дороже. Я хочу больше знать о том, как ты жил тут, как менялся, как постигал азы врачевания. А еще мне хочется отыскать храм Имхотепа. Правда, я понимаю, что эта задача практически неразрешима, однако надеюсь, что мне повезет.

Да, спасибо тебе за Гюрзэна. Он очень мне помогает в расшифровке старинных надписей, хотя некоторые ему неподвластны, так же, впрочем, как и нашему лингвисту Клоду Мишелю Иверу. Мы пока не достигли полного взаимопонимания, но наш дуэт весьма продуктивен, и нас похваливает даже сам Бондиле. Он уже успел переправить в университеты и разные издательства несколько отчетов об экспедиции, чем страшно доволен. Этот блестящий исследователь старины, подозреваю, втихомолку присваивает заслуги коллег, но, как меня тут уверили, такова обычная практика. Не могу сказать, что мне она симпатична, ибо амбиции Бондиле разрастаются день ото дня. Недавно он завел моду уединяться с Жаном Марком Пэем, который играет при нем (полководце) роль верного адъютанта. Поначалу я думала, что лишь меня не зовут на подобные совещания, но вот уже трое ученых мне жаловались, что их игнорируют тоже, а значит, за этой политикой кроется нечто большее, чем рядовое проявление начальнического самодурства.