Служение Отчизне - [72]

Торопимся домой, докладываем. Нам тоже не сразу верят, снова посылают на разведку. Мы опять подтверждаем увиденное, наши сведения тут же передаются в вышестоящий штаб.

Как потом оказалось, противник нанес главный удар между озерами Балатон и Веленце. Советские войска стойко отбивали вражеские атаки, направляя основное усилие на разгром танковых дивизий врага. Только в течение 6 марта 17-я Воздушная армия, несмотря на плохую погоду, произвела около 360 вылетов, из них 230 по 6-й танковой армии СС.

Прорвав первую полосу обороны, сильными бронированными кулаками они ринулись к Дунаю. Началась последняя в минувшей войне оборонительная операция советских войск, получившая название Балатонской.

Чтобы сдержать натиск врага, командующий фронтом бросил в бой все имеющиеся в его распоряжении силы, даже дивизию тихоходных ночных бомбардировщиков По-2. Нам, летчикам, приходилось драться круглые сутки.

В дальнейшем (особенно в течение 10—13 марта) противник, имея незначительный успех, пытался развить его, делая основную ставку на танки и штурмовые орудия. Только южнее озера Веленце их действовало до 500 единиц.

Но массированные действия нашей артиллерии и авиации нанесли врагу большие потери, а последующие попытки его добиться успеха также ни к чему не привели. К исходу 15 марта контрнаступление гитлеровцев фактически было приостановлено.

Значительную роль в успешном отражении контрнаступления танковых войск противника сыграла наша авиация. Несмотря на сложные метеорологические условия, она непрерывно наносила удары по танкам и артиллерии противника и вела борьбу с самолетами в воздухе.

С каждым днем возрастала ожесточенность сражения. В нем и на мою долю выпало испытание, от которого на висках появилась седина.

Вылетели шестеркой: Калашонок, Маслов, Горьков, Кирилюк, Кисляков и я — на прикрытие войск.

Над передним краем увидели столько же «мессершмиттов». Я обычно не спешил ввязываться в бой с первой группой: находясь вверху, управлял боем, страхуя подчиненных от всяких неожиданностей. Обычно первую группу атаковывала какая-либо из ведомых пар.

А тут не удержался и сразу пошел в атаку, приказав паре Кирилюка держаться сверху.

Началась драка. Одного «месса» я уже взял было на прицел, вот-вот сражу его. Он юркнул вниз. Я за ним. На выводе из пикирования снова начинаю накладывать на него перекрестие прицела. И тут чувствую удар, скорее, резкий толчок, от которого машина сама по себе устремилась вверх.

Ручка полностью отдана от себя. Но машина не реагирует на это, лезет ввысь, теряя скорость, а затем клюет носом и камнем устремляется к земле. Все мои попытки подчинить самолет своей воле ни к чему не приводят. Скорость вот-вот перейдет за предельно допустимую. Земля приближается с невероятной быстротой. Что остается? Прыгать!

— Кирим, покидаю самолет, бери управление боем на себя…

И тут на какое-то мгновение в эфире воцарилась тишина. Видно, не все поверили в то, что со мной случилось. Ведь мне еще ни разу не доводилось воспользоваться парашютом. В полку привыкли: Скоморох неуязвим. Даже совсем недавно, когда зениткой было отбито одно колесо шасси, разворочена плоскость, я все же пришел на аэродром, благополучно приземлился.

Когда все увидели, что мой «Лавочкин» действительно неуправляем, посыпались всевозможные советы. Только мне было не до них, я уже начал отстегивать привязные ремни. И вдруг слышу крайне встревоженный голос:

— Скоморох, Скоморох, под тобой немцы, немцы под тобой!

Это подполковник Александр Самохин — заместитель командира штурмовой дивизии. Он часто находился на КП, мы никогда не виделись, но почти каждый день переговаривались по радио и прониклись друг к другу взаимным уважением.

Его слова как будто током меня пронизали. Попасть в плен?! Нет, лучше что угодно, только не это.

— Скоморох, под тобой немцы, слышишь меня? — снова раздалось в эфире.

— Слышу, понял, — ответил я, а про себя подумал: «Спасибо, друг, только что же мне делать?»

В доли секунды промелькнула вся моя недолгая жизнь… Мысленно представил встречу с фашистами… Она не радовала. Взглянул на землю: пустое, изрытое взрывчаткой поле. И ни один немец не погибнет от падения моего самолета. Надо искать выход… Скорость подходит к максимально допустимой, самолет дрожит, вот-вот начнет разрушаться. На почему он на этой скорости не идет вверх, ведь должен по расчетам? Значит, отбит руль высоты и сильно поврежден стабилизатор.

Последний шанс: даю газ, и крепко, словно в этом мое спасение, прижимаю ручку к себе. И в этот момент начинаю замечать, что самолет уменьшает угол пикирования. Даю полностью газ и обороты. Помогает: истребитель начинает переходить в горизонт.

Ура! Еще не все потеряно!

— Ребята, прикройте, еще есть шанс! — передаю по радио.

Когда самолет снова перешел в набор высоты, убрал газ, ручку управления — вперед. В какой-то точке, потеряв скорость, самолет снова переходит в пикирование. И затем повторяется все сначала, но уже с меньшей, более пологой амплитудой. Отлично! Правду говорят, что безвыходных положений не бывает.

Приноровился управлять машиной, амплитуда становится все меньшей и меньшей. Держу курс домой в окружений боевых друзей.